ЮРИЙ АТАНОВ: ИСТОРИЯ ЖИЗНИ - В НОВОМ СВЕТЕ

The Rest of My Life За год до своего 60тилетия я осознал приближение какого-то рубежа, некоторой особой точки на оси времени, по которой бежит жизнь. Начиналась заключительная часть жизни, the rest of my life (русский вариант "остаток жизни" звучит слишком пессимистично). Настало время подводить "предварительные итоги". Получалось тоскливо, как у известного персонажа: "Учения не создал, учеников разбазарил, мёртвого Паниковского не воскресил...". Поэтому предложение начать "трудовую буржуазную жизнь" поступило в подходящий момент. Мой знакомый предприимчивый коллега из родственного московского НИИ предложил поработать год-два на его фирмочке, которую он создал в Мэриленде во время своей стажировки в Национальном Бюро Стандартов. После интенсивных уговоров Тиля согласилась поехать, и 16 мая 1996 года мы оказались в Америке. Серьёзные трудности начались уже осенью, когда новоиспеченная фирма не выдержала конкуренции и пошла ко дну. Из-за жестоких приступов депрессии Тилю пришлось положить в Вашингтонскую больницу. О грабительской американской медицине напишу, если будет интересно, в другой раз. Пораженческий вариант немедленного возвращения домой, предлагаемый Тилей, я принять не мог. Почти год искал работу. Пришлось поступить на ударные курсы для программистов. А ещё раньше научиться водить машину - общественный транспорт за пределами города практически отсутствует. (Нет в Америке зрелища более жалкого и презренного, чем человек, бредущий по тротуару пешком с полиэтиленовыми пакетами с едой). Курсы, машина со страховкой, а особенно жильё и лечение потребовали приличных денег. Мои социалистические накопления, вывезенные в Америку, быстро растаяли. Впервые в жизни влез в долги. Кстати, для местных жителей жить в долг - это вполне нормально и естественно. Дома, в которых они живут, автомобили, в которых они ездят, принадлежат банкам. Их не смущает, что за 30-летнюю ссуду эти учреждения сдирают с них в троекратном размере. У среднего американца количество кредитных карточек около десятка. Чиркнуть карточкой по считывающему устройству психологически легче, чем "отслюнявить" продавцу реальные доллары. Вроде ничего не случилась, и всё осталось при тебе. Сейчас почти каждый день я нахожу в почтовом ящике предложения завести ещё одну ("особую", "уникальную") кредитную карточку. Но это сейчас. А тогда у меня не было, как здесь называют, кредитной истории, и получить кредитную карточку было невозможно. У меня требовали гарантию о платёжеспособности, т.е., доказательства, что карточка мне не нужна... Выбраться из этого логического тупика помогли бывшие соотечественники. Совсем, как у Райкина: "Пойдите туда-то, скажите, что от Абрам Семёныча". С поступлением на работу наша жизнь стала быстро налаживаться. Взяли ипотечный кредит в банке и купили one-bedroom квартиру. По уикэндам посещали многочисленные Вашингтонские музеи, ездили по достопримечательностям Мэриленда и Вирджинии. Побывали в Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе. Тиля ездила в турпоездку: Сан-Франциско, Лос Анджелес, Чикаго, Питтсбург. Была в Лас Вегасе, посетила Большой каньон ("горы наоборот"). В последний день 2001 года купили в рассрочку новый автомобиль и летом съездили на Ниагарский водопад. Огромное впечатление осталось от нашей поездки в Йеллоустонский национальный парк в Скалистых горах и по штатам Монтана, Юта, Айдахо, Вайоминг. В 2005 году отправились в 9тидневный круиз по Карибскому морю. Трудно представить себе более приятный и комфортабельный отдых. Согласен с Пржевальским, что "жизнь прекрасна потому, что можно путешествовать". Кстати, пару раз я путешествовал и "на халяву": на недельные курсы по софтверу в Бостон и на авиабазу в Бирмингем (Алабама) для починки системы управления местной базой данных. Около пяти лет проработал я на фирме. В марте 2001 года был уволен вследствие reduction in force (сокращения штатов). Это было тяжёлое время для многих малых и средних американских фирм. Мне определили еженедельное пособие в $300 на время поиска работы (на срок не более полугода!). За 3 месяца удалось найти фирму, в которой и работаю вот уже шестой год. Не все путешествия приятны. Моё экспресс-путешествие в Самару в январе 2001 года на похороны мамы из их числа. Мама умерла на Рождество, ей было 84 года. Через полтора месяца скончался отец, видно, не смог жить без женщины, шедшей с ним вместе по жизни 65 лет. Как и подобает ветерану, умер 23 февраля... Не знаю, что и как писать о своей нынешней жизни. Она по-своему интересна, но не поддаётся обобщениям и выводам, поскольку изменчива, непостоянна и непредсказуема в своих частностях. Обобщения же и выводы допустимы только относительно прошедшего времени. P.S. На некоторых фотографиях я в солнцезащитных очках. Это не снобизм, а небходимость. Здесь мне сделали пересадку роговицы - в правом глазу (или глазе?). У меня было бельмо, появившееся перед самым зрачком после золотухи в двухлетнем возрасте. Мама потом всю жизнь терзала себя за то, что допустила осложнение болезни, в результате чего я стал, по сути, одноглазым. На фотографиях (сверху вниз): Мне 63 С третьим членом семьи Цветёт сакура Альпаки Тиля с приятельницей на берегу Потомака

В НОВОМ СВЕТЕ

Сегодня публикуется пятая, завершающая часть воспоминаний Юрия Атанова, посвящённая жизни за океаном. Всем нам предоставляется уникальная возможность познакомится с реалиями сегодняшней Америки в новом свете, не от журналистов или политологов, а от непосредственного участника борьбы за выживание и постепенную ассимиляцию в этом самом Новом Свете. Поверьте, совсем непросто в пенсионном возрасте решиться на такой поворот в собственной судьбе, начать всё с нуля и доказать правоту этого шага себе и другим. А жизненный опыт Юрия доказывает то, о чём мы, собственно, и подозревали: за редким исключением, никто там нас, русских, как, впрочем, и всех других неофитов, не ждёт, и надеяться приходится лишь на самого себя.

Юрий и его супруга Тиля на фотографиях 1996-1997 годов, первых двух лет пребывания в США (сверху вниз):

У дома 1600 Пенсильвания Авеню
Первый визит, конечно, в Ботанический Сад
К интервью с работодателем готов

КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА

К коммунальным сообществам вполне применима крылатая фраза, которую Лёв Николаевич написал о семьях: все счастливые похожи друг на друга, а каждое несчастное несчастно по-своему. Когда я после развода поселился в двухэтажке, построенной пленными немцами сразу после войны (похожие сохранились ещё кое-где в Москве), в средней, с балконом, комнате, в двух других уже жили аборигены.
Соседи слева - детдомовские жертвы войны латыш Вагиловс Алберт и русская Зина с детьми Юрой и Светой. Оба были любителями спиртного и каждый раз, выпив, начинали выяснять, кто пропивает все деньги, не позволяя семье жить, как все. Под всеми подразумевалась моя семья, поэтому, когда семейные разборки доходили до рукоприкладства и расщепления топором досок запертой двери в комнату, в качестве третейского судьи приглашали непременно меня.
Особо озлобленным на всё вокруг был Алберт. Из всех русских слов он облюбовал 3-4 и применял их, где надо и не надо.В кухонное окно виден был газетный киоск, поэтому, наблюдая каждое утро очередь возле него, он не мог сдержаться: "Каждый день жрут бумагу досконально. Дали бы ружьё - расстрелял бы их реально, смертельно". Сильнее его злобы была только зависть. Каждую приобретённую нами вещь, шкаф или холодильник, он долго осматривал и обстукивал, говоря под конец: "Расшибусь в лепёшку смертельно и досконально, заработаю и куплю такой же, реально!" Как накликал: действительно расшибся смертельно, когда поехал в отпуск в свой город детства Тукумс и там в пьяной драке, после удара кулаком, разбился, свалившись с высокого крыльца местной забегаловки.
Их сын Юра до самой армии страдал энурезом, поэтому в ванной постоянно сушился его мокрый матрас.
Соседом справа был бывший фронтовой артиллерист Саня Окорочков, комиссованый с войны после сильной контузии. Он регулярно допивался до белой горячки, и тогда каждый раз принимался заряжать свой старенький телевизор, поднося к нему виртуальные снаряды, стараясь перекричать при этом мнимую канонаду истошными криками про трубку, азимут и прицел. Жив он был только заботами своей старой матери, регулярно навещавшей своего младшего третьего сына, чтобы наварить ему гречки и картошки на неделю. Эту комнату выбила для него тоже она, добравшись до самогО "маленького и лысенького" Хрущёва, бывшего в ту пору секретарём МГК ВКП(б).
Если забыть о контузии, во всё другом его здоровье было просто феноменальным. Не раз я находил его спящим в лютый мороз в сугробе, приводил домой - и ни одной простуды, ни единого обморожения. Однажды он на работе с двумя другими подсобными рабочими распил бутылку метилового спирта. Друзья даже не дошли до проходной, умерли на месте, Саня же дня три лишь традиционно долго задумывался в нашем туалете.
Всех, кого зимой встречал на улице со спиртным, он непременно приглашал к себе для распития. Однажды привёл трёх с виду интеллигентных студентов-негров. Скоро к ним присоединились невесть откуда взявшиеся три русские девицы. В открывшуюся дверь соседа удалось разглядеть уже спящего на голом полу Саньку, а на его матрасе, тоже лежащем на полу - красные пятна растоптанных ногами тарелок с винегретом.
Пьянка между тем набирала обороты. Прибежала в панике жена, чьё дежурство по квартире пришлось именно на эту неделю: "Посмотри, что они сделали с ванной и туалетом!" Когда попробовал попросить гостей на выход, те изобразили незнание "великого и могучего". Девицы тоже притворились иностранками. Пришлось тоже прибегнуть к лицедейству, изображая звонок в милицию. Ситуация мгновенно поменялась. Один из загорелых принялся колотить в закрытую дверь: "Джозеф! Полис!" Мгновенно три интеллигента с портфелями и их группа сопровождения вихрем просвистели мимо и далее - по лестнице вниз.
Самое интересное было потом, на другой день. Завсегдатаи лавочек во дворе обсуждали только этот международный визит. А санькина подруга жизни из соседнего подъезда Акулина, настоятельно требовавшая называть себя только Линой, целую неделю выговаривала кавалеру сердца прямо на наших глазах: "Я к тебе больше ходить не буду, у тебя зараза, у тебя - негры!"
Однажды Окорочков с дворовым приятелем напились до такого состояния, что не могли держаться на ногах. Подняться смогли лишь одномоментно, чтобы нажать на звонок. Когда открыл входную дверь, оба так и прошествовали на карачках мимо меня до комнаты соседа.
Сам же я, открывая входную дверь, каждый раз непременно принюхивался, прежде чем дотронуться до электровыключателя. Забытые соседями на газовой плите кастрюли постоянно заливали пламя, кухня с коридором заполнялись газом, и надо было всегда помнить о возможности взрыва. Сами соседи об этом даже не задумывались. Колонку газового нагревателя для ванной они приводили в действие так: открывали фитиль, а потом шли искать спички. Чиркали, скопившийся в колонке газ взрывался, стальной лист передней панели долетал аж до нашего кухонного столика, однажды перебив всю посуду, не задев однако ни разу головы самих виновников торжества, отделывавшихся каждый раз лишь опалёнными бровями и волосами.
Особо следует сказать о представителях фауны, живших рядом с нами в квартире все эти годы бок о бок. Всякую шушеру типа моли, комаров и блох сразу оставляю за скобками, как не заслуживающую внимания.
Во-первых, это клопы. Когда провёл первую ночь в комнате после заселения, был просто в шоке от их количества. Именно в это время подготовки к беспощадной борьбе с ними судьбе было угодно, чтобы я совершенно случайно встретил на Житной улице, где и бываю-то раз в год по обещанию, своего кузена Василия из Самары, бывающего в Москве ещё реже. Дома отметили встречу, легли спать. "А что это шуршит?", - спрашивает брат. "А, не бери в голову, это - клопы". Лучше бы я скрыл правду. Вася вскочил, как ужаленный, включил свет и не гасил его до самого утра. Выспаться, конечно, не удалось.
Вывести клопов - не проблема. Мухи - дело посерьёзней. Прямо под окном кухни был забор общежития, а сразу за ним - свалка отходов на манер загородных, кучи располагались прямо на земле. Летом - хоть кричи караул. Вспоминался Маяковский: "От мух - кисея, сыры не засижены". Здесь же ни кисея, ни липкие ленты не спасали, количеством своим мухи напоминали пчелиный рой. Все обращения в единственную тогда жалобную инстанцию - редакцию газеты "Правда" с подписями жильцов всего дома и приложением фотографий были безрезультатны.
Другой напастью были тараканы двух мирно сосуществовавших видов: обычные рыжие и большие чёрные. Кроме них, расплодились ещё и сверчки. Эти особенно досаждали по ночам, не давая спать. Кипяток, которым обильно заливали щели в деревянных полах, ориентируясь на звук, помогал мало.
Но и это ещё не всё. В ванной жила целая колония мелких муравьёв. Где они прячутся, понять было нельзя, и поквитаться с ними можно было лишь раз в году, когда наступал их брачный период, и крылатые особи облепляли сплошь всю ванну.
И, наконец, мыши - это отдельная песня. Мыши были в доме повсюду: лазали вверх-вниз по шторам, бегали ночью по постели. Однажды, вернувшись из отпуска, увидели ровно объеденные ими по периметру комнаты обои до высоты 10 см от плинтуса, выше они просто не смогли дотянуться. Когда утром обнаруживал в ванне очередную свалившуюся туда мышь и брал её в руку, сердечко бедняги колотилось, сотрясая руку. Становилось жалко, и выбрасывал жертву с балкона в кусты под окном. Котов же, постоянно проживавших в квартире, больше интересовали мои певчие птички, и лишь для того, чтобы не быть обвинёнными в тунеядстве, они время от времени приносили на коврик очередную задушенную мышь.
Обитали в доме ещё и какие-то невнятные существа, жившие на чердаке, чьи шаги над головой регулярно раздавались по ночам. Заглянув однажды днём туда в люк над лестницей, с постоянно вывороченным замком, смог разглядеть там предметы мебели, включая даже диваны. В милиции, куда обратился по этому поводу, успокоили: живущие на чердаке никогда не сделают жильцам этого дома ничего плохого.

Вместо послесловия. После 17 лет совместного проживания, в 1981 году нас, наконец-то, расселили, а дом пошёл на слом. Окорочков отбыл на ул. Докукина, а Зину с детьми и нас опять поселили вместе, в одном подъезде. И здесь, по старой памяти, Зинаида регулярно звонила в дверь, наведываясь позвонить по телефону или подзанять денег. Долги возвращала, иногда весьма оригинально: "Вот принесла долг 20 рублей. А ты меня ещё раз не выручишь - надо тридцать?" Оставалось лишь рассмеяться и достать недостающую десятку. Не прошло и недели на новом месте, как нашу старую знакомую знал уже весь подъезд. В очередной раз справляя новоселье, они с кавалером, работавшим на овощной базе, положили охапку зелёного лука, чтобы отмыть от земли, в раковину на кухне, включили воду, а сами отправились в винный магазин. Очередь за водкой, видимо, была нешуточной. К их возвращению весь подъезд уже стоял на ушах: раковину забило землёй, а вода, хлынувшая через край, успела залить 10 этажей, с 13го по 4ый, а это - 40 квартир.
Судьба всех Вагиловых оказалась нерадостной. Зина продолжала пить и, работая в столовой, по пьяной дури ткнула товарку подвернувшимся под руку ножом в живот, за что получила 4 года химии. Вернувшись, жила без паспорта и пенсии. Ведь чтобы их оформить, надо, хотя бы на время, протрезветь. Такая жизнь продолжалась недолго: Зина однажды не встала с постели. Дети, ничтоже сумняшеся, предположили, что она отравилась водкой, вскрытие же показало: от разрыва аппендикса, вызвавшего перитонит.
Юра, отслужив на Дальнем Востоке, вернулся оттуда с супругой, успевшей родить ему там ребёнка. Вскоре жена умерла, а он с ребёнком переехал в Мытищи, разменяв с сестрой квартиру. Потом и сам он вдруг неожиданно умер.
Света, по словам её знакомых, обзавелась ребёнком, но трудиться не желала, предпочитая всем видам работы горизонтальную, а затем её следы затерялись.

Удивительное дело: сейчас иногда самые незначительные мелочи способны надолго испортить настроение, а вспоминая те молодые годы, видишь всё в другом ракурсе, нежели тогда.
И даже с какой-то ностальгией.
И даже этот дом на фотографиях, сработанный немецкими руками, представляется уже не вороньей слободкой, а исчезнувшим памятником старины.

КУПИТЬ МАШИНУ

Проснувшись сегодня уже в другом, летнем, времени, вдруг призадумался, дата сегодня какая-то памятная. И вспомнил: ровно тридцать лет назад покупал машину - событие неординарное для того, опять-таки другого времени.

В советские годы приобрести автомобиль было ох как непросто. Раз или два в год на предприятие приходила разнарядка на две-три тачки, и на профкоме долго обсуждали, кто из претендентов, передовиков и ударников, более достоен, чтобы сесть за руль.

Вот, наконец, спустя полгода после попадания в заветный список, пришла долгожданная открытка, и мы с приятелем, уже опытным водилой, едем на Варшавку выбирать доставшийся мне "ВАЗ-2103". По дороге он ещё уверял меня, что обязательно встретим в автоцентре кого-нибудь из знаменитостей, вхожих в автомагазины. И точно: рядом с нами так же придирчиво осматривали кузов и заглядывали под капот Юрий Сенкевич и его сын, тогда ещё совсем пацан. Домой я возвращался на своей "трёшке" в качестве пассажира, боясь впервые сесть за руль в таком взвинченном состоянии, да ещё, как на грех, и в пасмурную погоду с мокрым снегом. Стесняясь своих пролетариев-соседей по коммуналке, речь о которых впереди, машину поставили не в нашем дворе, а рядом с кооперативной девятиэтажкой.

Потом, когда распогодилось, приклеил к заднему стеклу самодельный знак - красный треугольник с большим восклицательным знаком внутри, и - в путь! Нет бы - освоить для начала своё патриархальное Свиблово, сразу - на проспект Мира. Жена, конечно, рядом - помирать, так вместе. Сразу оказалось очень стрёмно двигаться рядом с огромными МАЗами и КрАЗами, наваливавшимися, казалось, сверху на такую маленькую легковушку. Напрягало и неприкрытое внимание всех встречных водил, виною которого был знак на заднем стекле. Жена помогала, как могла. И, когда она крикнула: "Красный!", рефлекторно ударил по тормозам. "Красного", да и вообще светофора перед глазами не оказалось. Успел заметить лишь, как прошмыгнули мимо, огибая меня справа и слева, машины, следовавшие до того в этом же ряду, с водителями, орущими находу.

Когда причалил к обочине, чтобы отдышаться, сразу вспомнил рассказ своего завлаба Белова, героя предыдущего сообщения, о том, как он реагирует на "помеху справа" - подобные подсказки своей жены: "У меня с ней разговор короткий. Однажды едем - она: красный! Я: красный? Останавливаюсь, открываю дверцу: вылезай!" Видя, что даже при воспоминании об этом володино лицо становилось красным от прихлынувшей крови, трудно было ему не поверить.

Вспоминаются и другие экстремальные ситуации, избежать которых не удаётся новичкам. Однажды, проезжая загородную деревню, пожалел кошку, перебегавшую улицы, и опять резко нажал на тормоз. Только что прошёл дождь, на асфальте - грязь, машину вынесло на встречную полосу, развернув на 180 градусов. К счастью, у приближавшегося водителя оставалось ещё время оценить мой маневр. В другой раз, прямо на середине Северянинского моста-путепровода неожиданно заглох мотор. Открыв капот, увидел триллер: качаясь туда-сюда, как стрелка метронома, резиновая трубка бензопровода, поливала при этом фонтанчиком бензина раскаленный корпус двигателя. Горючее с шипением кипело и испарялось, не загораясь по чистой случайности.

Как бы то ни было, в мастерстве вождения продвигался быстро, изначально держа в памяти совет более опытного в автоделе кузена Николая: с первого дня привыкай ездить быстро. Благодаря "трёшке" удалось осмотреть почти все памятники старины по Золотому кольцу, отдыхать в окрестных охотхозяйствах вплоть до Весьегонска.

Автомобильную страницу биографии закрыл с приходом капитализма, согласившись и со второй частью афоризма: "Автомобилист бывает счастлив дважды: покупая машину и продавая её".

ПОД СЕНЬЮ ЯДЕРНОГО ВЗРЫВА

Едва начался мой первый семестр в институте, как пришло письмо из дома, в котором мама сообщала, что видела взрыв атомной бомбы. К новости сразу отнёсся скептически: только несведующий человек может принять нередкие в наших местах пыльные смерчи за ядерный гриб.

Впервые покинув так надолго родные пенаты, замаялся вдруг ностальгией, поэтому на зимние каникулы не удержался, поехал домой. Автобусы из Бузулука в Андреевку в ту пору ещё не ходили - на вокзале встретил отец с лошадкой, запряжённой в розвальни-сани. Зимы тогда стояли ещё суровые, даже заботливо приготовленный для меня тулуп не спасал, приходилось за долгие часы преодоления 65тикилометрового пути то и дело вылезать из овчинного скафандра и трусить рядом с санями, чтобы согреться.

За те четыре месяца, что прошли с момента взрыва, впечатления моих родных и знакомых, его очевидцев, ещё не успели выветриться из памяти, заставив меня сразу этому невероятному факту поверить. Сама мама рассказывала об этом так: "Прибираюсь утром во дворе, глядя вниз. Вдруг что-то блеснуло. Поднимаю голову - батюшки, два солнца! Одно на своём обычном месте, другое только поднялось над домами. Вдруг это второе подпрыгивает, краснеет, багровеет, начинает клубиться дымом, превращаясь в дымный гриб. Потом он развалился и превратился в грязную тучу. А потом, когда уже снова занималась работой, раздался гром". Что ж, в наблюдательности и правдивости картины взрыва маме не откажешь. К тому времени уже сорока принесла в село весть на хвосте: взрывали в Тоцких лагерях, основанных ещё при матушке Екатерине. До нас оттуда никак не меньше ста километров, значит, звук дошёл не раньше, чем через пять минут.

Казалось бы, это так далеко от наших мест, но, разговаривая годы спустя с местными врачами, узнавал, как часты стали случаи онкологических заболеваний земляков, да ещё и почему-то резко возросло число туберкулёзников.

Открыто заговорили об этом взрыве, вдвое мощнее хиросимского, лишь в 1989 году. Тогда же вдруг раскололся и начальник нашей лаборатории В.И.Белов, молчавший до того, как партизан, хотя давно уже прошли те 25 лет, на которые он подписывался молчать. Теперь же он с восторгом рассказывал, как они, молодые солдаты, общались там со всем маршалитетом во главе с самим Жуковым и с "Бородой" - Курчатовым, как бежали к эпицентру взрыва, увязая в пепле, золе и песке, превратившемся в хрупкий стеклянный ледок. Сам Володя был правоверным коммунистом и ещё три года назад разгонял подчинённых, собиравшихся в кучки, чтобы обсудить новости от украинских родственников, отведавших Чернобыля: "Хватит мусолить пропаганду Голоса Америки! Вставайте за кульманы!" Рассказывая о своей причастности к тоцким манёврам, страшно гордился поэтому, будучи совершенно уверен, что партия и правительство заботливо предусмотрели всё, включая и его личную безопасность.

Однако его лысая, как бильярдный шар, голова и бездетный брак вынуждали почему-то в этом сомневаться.

ЮРИЙ АТАНОВ: ИСТОРИЯ ЖИЗНИ - 1960-1996

Часть четвёртая. 1960-1996 Январь 60-го. Прощай университет, беззаботная студенческая жизнь. Начались трудовые будни, продолжающиеся почти без перерыва уже 48-й год... Осенью Тиля тоже закончила учёбу - её направили работать участковым врачом при 40-й больнице (ВДНХ). Мы сняли комнату на 5ой Парковой. Каждый день я мотался в свой НИИ на 40ой км Ленинградского шоссе. Меня зачислили в штат младшим научным сотрудником (120 р). Институт подчинялся Госстандарту СССР. Помимо научных исследований институт проводил международные сличения государственных эталонов единиц измерения (времени, температуры, давления, радиации и пр.), калибровал прецизионные измерительные системы, участвовал в метрологических симпозиумах и конференциях. Я не скрывал, что умею говорить на английском. Институт порекомендовал меня в качестве переводчика Госстандартовскому начальству, и осенью 62ого я впервые пересёк священные рубежи и оказался в Женеве. Шок от увиденного помню до сих пор. Конечно, я знал, что компропаганда обманывает нас - меня поразила масштабность обмана. Если бы меня подпускали к загранице постепенно, - скажем, через Болгарию, ГДР, Индию - то женевская действительность не была бы настолько контрастной. Потом последовали Испания, Франция, Дания, Англия, США, Индия, Япония. Председателю Госстандарта нравилось, что на заграничных заседаниях и встречах я был способен не только переводить с английского на русский, но и доходчиво объяснять научно-технические аспекты, о которых он и его замы имели лишь смутное представление. Когда закончилось моё комсомольство, мне стали намекать, что беспартийному трудно пройти выездную комиссию в ЦК. Я же косил под недостойного, мол, "чищу себя" для партии. А в душе давно решил, что Генрих IV с его сентенцией "Париж стоит обедни" для меня не пример для подражания. А между тем, либеральные 60ые закончились, и начались жёсткие времена. Заграничные вояжи прекратились после моего не-ахти-какого серьёзного проступка. Делегация Госстандарта в очередной раз посещала Британские острова. В один из вечеров всю делегацию в количестве девяти, извиняюсь, членов пригласили на "Аиду" в Ковент-Гарден. Я же отпросился у главы делегации на фильм "Доктор Живаго". Пригласила меня в кино симпатичная молодая англичанка, постоянно работавшая с делегацией. Она уже видела фильм, но ей хотелось посмотреть его со мной, чьё имя и национальность были такими же, как у героя картины. Помню, как после кино в её автомобиле мы тискали друг друга в объятиях и целовались. Хотя она была восторженно романтичной, а я сентиментален, более серьёзных видов боевого взаимодействия не произошло. В гостиницу я явился позже любителей оперы, но никто, как мне казалось, этого не заметил. Однако, моя следующая заграничная поездка состоялась лишь через 15 лет… Много позже я узнал, какой "член" делегации меня "заложил". Но нет худа без добра. Я поступил в аспирантуру и защитился на родном физфаке. Стал старшим научным сотрудником, а потом и руководителем лаборатории. Тиля работала врачом в гастроэнтерологическом отделении Зеленоградской больницы. Потом случилась большая беда. Из-за врачебной ошибки погиб при родах наш сын. У Тили началась депрессия, а через несколько лет тяжёлое заболевание, закончившееся операцией, после которой она уже не могла иметь детей. Она продолжала работать, освоила гастроскопию, осмотрела десятки тысяч пищеводов, желудков и 12-перстных кишок. Наверно, многим спасла или продлила жизнь. Мне кажется, что её работа много важнее моей. Смерть СССР застала меня в Пхеньяне. Там наш институт помогал корейцам осваивать прецизионные системы измерений по программе ООН - ЮНИДО. Пробыл там около месяца. Страна абсурдов, покруче страны чудес Алисы. Оруэлл отдыхает. Через год поехал в командировку один (!) по приглашению Акустической лаборатории Тайваньского метрологического института. Рассказывал там, как калибровать измерительные микрофоны. Похожие раскосые люди, живут рядом, в одно время, но одни при рабовладельческом строе, а другие - при современной экономической и политической системе… С развалом нашей социалистической экономической системы стал разваливаться и наш НИИ. Из года в год бюджетные ассигнования сокращались, количество контрактных работ уменьшалось, многие лаборатории закрывались. Начиналась приватизационная вакханалия. В течение нескольких лет я пробавлялся заработками в издательстве "Мир", где переводил на английский язык учебники и научные монографии. Поскольку сумма договора определялась в долларах, свой гонорар я получал через ВААП, который почему-то присваивал себе треть. Выяснилось, что я совсем не готов к нарождающемуся жуликоватому российскому капитализму. Банк, в котором я хранил заработанные доллары, лопнул. Главных жуликов не нашли. A с зиц-председателя Фунта взять было нечего... Заканчивался мой предпенсионный год. Наступала пора подводить "предварительные итоги". . .

ЮРИЙ АТАНОВ: ИСТОРИЯ ЖИЗНИ - МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ

Часть третья. Мои университеты. В 54-м году окончивших школу с золотой медалью зачисляли в любой ВУЗ без вступительных экзаменов. Но был один крутой институт под названием Физтех, в который экзамены сдавали все. Я раздухарился, решил попробовать. Набрал пограничное количество баллов. На заключительном собеседовании выяснилось, что простодушный провинциал не готов к хитрым, на сообразительность, задачкам-загадкам. Получил жестокий урок, узнав свою истинную цену. А в приёмной комиссии физфака МГУ меня ждала очень неприятная новость - квота на медалистов выбрана, "где вы были раньше". Так я оказался вынужденным в то лето сдавать экзамены в третий раз. На этот раз их было семь (!). Потерял только три балла - и был принят. В последствии благодарил судьбу, что оказался в МГУ, а не на Физтехе. Прекрасная пора студенчества по слухам была для физтеховцев во многом отравлена излишней строгостью учёбы и быта. Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Пять с половиной лет студенчества - лучшая часть жизни. Я не истязал себя науками, основной акцент делал на ударную неделю непосредственно перед экзаменом. Лекции читали такие корифеи, как Ландау, Тамм, Арцимович - мы слушали их раскрыв рот. Особенно хороши были их оффтоп-комментарии. Запомнился фестиваль молодёжи 57-го. В актовом зале МГУ выступал студенческий дикси-ленд из США - до сих пор помню как лихо они играли "When the saints go marchin' in". Годом раньше, в 56ом, была работа в целинном совхозе в Казахстане, а двумя годами позже - армейские месячные сборы в части ПВО под Москвой. Не скажу, что эти летние занятия доставили удовольствие, но некоторую пользу для воспитания характера всё же принесли. На втором курсе познакомился с двумя английскими аспирантами. Один из них подсунул мне книжку Оруэлла "1984". Меня как обухом по голове треснули - я ясно понял, в каком перевёрнутом мире мы живём. Мне стало ужасно стыдно за свою родину - возвращая книжку, я проблеял, что, мол, это не про нас. Аспирант заржал и спросил, почему это вдруг пришло в мою голову. Последовала другая книжка - "Animal Farm" того же автора. Девиз "Все равны, но некоторые более равны, чем другие" окончательно поставил всё на свое место. В отличие от "капиталистических" студентов, ребят из стран "народной демократии" подселяли к нам. Один год моим соседом был поляк, а в сентябре-октябре 56ого - венгр. Потом он смотался домой и не вернулся. Вероятно, сгинул на будапештских баррикадах... В нашей группе был китаец. Отлично говорил по-русски, хорошо учился, много времени проводил с нами, изредка даже участвовал в попойках. С началом "культурной революции" был оперативно изъят из нашей среды и отправлен в Китай, надо полагать, на деруссификацию. На физфаке всегда была напряжёнка с женским полом, преобладали "синие чулки". Наши половые разбойники предпочитали нежных "биологинь" с биолого-почвенного факультета, супротив которых могли противостоять лишь "геологини", поскольку были непрочь предаваться любовным утехам даже на пленере. Несмотря на недвусмысленные предложения и оптимальные ситуации, я хранил верность студентке 1-го Медицинского института. Два провинциала, попавшие в столицу, мы часто ходили в театры, музеи, на концерты и выставки, навёрстывая недостаток гуманитарных знаний. Разумеется, и на прощальную выставку полотен Дрезденской галереи. За полгода до окончания на физфак приехали представители из Новосибирского научного центра, чтобы набрать выпускников для работы на их ускорителе на встречных пучках. Я успешно прошёл собеседование и начал готовиться к новой жизни в Сибири. Прошло несколько месяцев, все стали получать официальные направления, а я оставался не у дел. В деканате намекнули, что меня не допустил к секретной работе КГБ. Я понял, что оруэлловский "Большой брат" исправно ведёт наблюдения. Спохватившись, успел распределиться в метрологический НИИ вблизи строящегося Зеленограда... Много лет спустя я был в командировке в Новосибирском академгородке и увидел, как там живут и работают наши выпускники. Снова, как и в случае с Физтехом, я был благодарен, что судьба, на этот раз через посредство КГБ, сделала правильный выбор. Фото 1. Нобелевский лауреат Айзек Раби - студент V курса - декан Фурсов Фото 2. Снова дома Фото 3. Пора жениться

ЮРИЙ АТАНОВ: ИСТОРИЯ ЖИЗНИ - ЮНОСТЬ

Часть вторая. Юность (Примечание: У некоторых биографов встречается глава "Отрочество". Кое-что об этой поре написано и здесь). Последние два школьных года мы прожили в Уральске на реке, разделяющей Европу и Азию. В этих местах проходили события, описанные в "Капитанской дочке" и в фильме про Василия Ивановича. Население - потомки яицких казаков, защищавших южные рубежи империи от диких кочевников. В девятый класс местной школы я вошёл впервые 12 ноября 1952 года. Этот день запомнил на всю жизнь – в классе я увидел девушку, которая через семь с половиной лет стала моей женой. Её родители преподавали в местном пединституте, отец - математику, мать - биологию. Мать, Макарова Любовь Михайловна, дала ей редкое "ботаническое" имя Тилия (Tilia по латыни "липа"). Часто здесь в Америке Тиля, знакомясь с соочественницами, слышит в ответ: "Какое совпадение! Я тоже Циля!". Тиле было 5 месяцев, когда её отец оказался врагом народа и на 10 лет был сослан в концлагерь на Северном Урале. Средняя продолжительность жизни врагов в Тавдинском лагере составляла три месяца. Выпускник математического факультета Среднеазиатского Университета в Ташкенте выжил благодаря своей профессии, получив пост учётчика заготовленного леса. Трудности жизни Любовь Михайловны во время войны в переполненной столичными беженцами Алма-Ате нельзя даже сравнить с нашими. Нам ежемесячно приходил "аттестат" от отца, она же считала счастьем раз в полгода собрать мужу посылку со скудным харчем. Как-то послала ему фотографию уже подросшей дочери. При обыске фотографию почему-то изъяли и уничтожили. Может, чтобы меньше было поводов для меланхолии? Выпустили его, как и арестовали, точно в день рождения Вождя Всех Народов 21 декабря 1946 года по прошествии 3652 дней. В ссылку семью отправили подальше от столицы в тот самый Уральск. Если мать дала Тиле имя, то отец настоял на полезном для её дальнейшей жизни образовании. "Получи диплом врача", - говорил он, – "и в лагере тебя назначат в лазарет, а не на общие работы". Летом 54-го мы поступили в московские ВУЗы: Тиля - в Первый Медицинский на Пироговке, я - на физфак МГУ. До сих пор мучаюсь вопросом, можно ли считать, что она стала врачом "по призванию"? Мои родители хотели, чтобы я освоил какой-нибудь музыкальный инструмент, например, популярный после войны аккордеон. Пригласили какого-то парня, настоящего профессионала. Однако, уже на второй урок он не пришёл. Не подумайте, что причиной стала моя непроходимая музыкальная тупость. Оказалось, что он скрыл, что был на окупированной территории, и какой-то доброхот сдал его чекистам. А мне пришлось учить бемоли с диезами по самоучителю. На выпускном вечере спиликал вальс Штрауса. С тех пор не прикасался к инструменту. Кстати, на том же вечере играли чеховский "Юбилей" - я представлял Хирина, бухгалтера банка. Нашему преподавателю литературы удавалось заинтересовать нас русской классикой. Конечно, не всех и не всякой. Чехова же я полюбил сразу и на всю жизнь. На экзамене писал сочинение по "Ионычу". А вот Толстого я не осилил. В "Войне и Мире" прочёл про Аустерлиц и Бородино. Впрочем, знакомство с творчеством Льва Николаевича у меня произошло ещё в дошкольное время. Библиотека бабушки Агафьи Алексеевны (красивое имя! - теперь таких не дают) состояла из трёх книг: Евангелие, "Хижина дяди Тома" и "Анна Каренина". Последнюю она читала чаще других. Заканчивала и начинала снова. В далёкой молодости она служила "у господ", и реалии жизни героев для неё не были чужды. Обсуждала события романа с приходящими соседскими старушками. Некоторые страницы читала для меня вслух. Подробности смерти героини от меня скрывала… Старое Евангелие было напечатано крупными буквами, но среди них попадались неведомые яти и ижицы. Это затрудняло чтение, да и сам текст был скучноват для шестилетнего ребёнка. Более понятными для меня были злоключения не Христа, а дяди Тома. Плакал горючими слезами. Подозреваю, что именно тогда, в предшкольные годы испортил свой характер. Стал излишне сентиментален. В сегодняшнем мире это очень серьёзный недостаток. Прошу прощения за плохое качество фотографий: Фото 1. Первый курс позади. Чаепитие в Самаре Фото 2. Целина. Казахстан Фото 3. Трапеза студента

ЮРИЙ АТАНОВ: ИСТОРИЯ ЖИЗНИ - ДЕТСТВО

В соответствии с традициями первая часть жизнеописания называется "Детство" Фото_1. Наш первый семейный портрет. Маме 20 лет, отцу 22, мне -1/3. "Сталинский сокол" учится летать. Через 3 года упражнения закончатся, и начнутся для Алексея Игнатьевича 6-летние боевые будни: Финляндия, Польша, Германия, Китай. Фото_2. “Мы парни бравые, бравые, бравые...“ и каждый с "беломором" - как в к/ф "Небесный Тихоход". Первый орден за финскую кампанию. Из пятерых закадычных друзей в живых останется только отец, да и то случайно (см. текст). Осенью 1940-го мы с мамой едем в Латвию - там расположился авиаполк, где служит отец. Мама вспоминала те предвоенные месяцы с большим удовольствием. Дешёвая, сытая, комфортная жизнь, несравнимая с российской - ни с той, что была до, ни с той, что настала после. События того самого июньского утра были настолько необычны, что остались в моём сознании, хотя мне шёл только пятый год. Гарнизонные здания, где мы жили, располагались рядом с аэродромом, который немцы в то утро раздолбали в пух и прах. Ни один аэроплан даже не успел сдвинуться с места. Мама после завтрака отпустила меня на улицу. Я увидел в небе самолёты и радостно закричал "папа". А его-то как раз не было с нами. Неделю назад он уехал на переподготовку в Сасово под Рязанью. Будущий генералиссимус не хотел приводить армию в боевую готовность, чтобы не обижать недоверием своего подельника Адольфа... Помню, как ходуном ходила земля под ногами, летели сосны с вывороченными корнями, дождём сыпались оконные стёкла. Мама выбежала из дома, увидела меня, покрытого кровью и грязью, и затащила в подъезд. Потом объявили эвакуацию, полчаса на сборы, один чемодан и сумка с собой, грузовик до Риги, товарняк в Россию. Следующие 5 лет мы прожили у бабушки. Маленький городок и крупный железнодорожный узел в 40 км от Самары (переименованной перед войной в неблагозвучный Куйбышев в честь запойного сталинского бонзы). Здесь дорога из Москвы разделяется на две: одна в Сибирь, другая в Среднюю Азию. Железная дорога наложила отпечаток на всю мою жизнь. До сих пор помню объятые паром и дымом могучие паровозы, их деловитое пыхтение и тревожные гудки. Поначалу я воспринимал их как живых шумных великанов. А как был красив мчащийся "на всех парах" экспресс!.. Много позже у Андрея Платонова я прочёл об этих ощущениях именно то, чего я не мог, да и сейчас не могу выразить своими словами. А ещё позже услышал замечательную музыкальную интерпретацию этого явления – "Orange Blossom Special" Джонни Кэша. Военные годы, как у всех, были голодными. Карточки и очереди за хлебом, в которые бабушка брала и меня. Мама устроилась работать в сберкассу. У бабушки был дом-развалюха и сарай, в котором жила коза. Меня поили козьим молоком, лечили от многочисленных недугов, из которых я помню золотуху и малярию. В 42-м прекратились письма от отца. Только через 3-4 месяца узнали, что случилось. В декабре 41-го их бомбардировщик, возвращаясь с боевого задания, сделал вынужденную посадку (это - эвфемизм, проще говоря, упал) в лесу под Москвой. Через несколько часов к самолёту добрался крестянин на санях с хворостом. Был сильный мороз (цитата непреднамеренная). Затащив на сани три окоченевших, как он полагал, трупа, повёз их в деревню. Часы с руки снял в виде платы за доставку. В госпитале только у отца обнаружили признаки жизни. Две недели был без сознания, долго не мог говорить, полная амнезия, даже своего имени не помнил. Однако, к весне оклемался, а осенью вернулся в свой полк. Маму известили о случившемся несчастьи только весной. Третий Белорусский фронт закончил войну в Европе взятием Кенигсберга. В апреле 45-го часть, где служил отец, отправилась через всю страну на Дальний Восток вышибать японцев из Манчжурии. В сентябре он закончил свою бомбардировочную деятельность навсегда. (В первой войне с США в Корее участвовала только истребительная авиация - наши МИГи). Его служба продолжилась в Приморье, в 15 км от китайской границы. Туда мы с мамой и приехали летом 46-го. Встретились после семи лет разлуки. В 50-м его переводят в Оренбург, в 52-м в Уральск и в 53-м увольняют из армии (Хрущёв сокращает ВВС за ненадобностью - мол, следующая мировая война будет ракетно-ядерной). Фото_3. Второклассник (не второгодник!) Юра

ПОШЛИ МНЕ, ГОСПОДЬ, ВТОРОГО

Так тревожно близки мысли и чувства, высказанные Андреем Вознесенским в его "Песне акына". Кто не читал, тот наверняка слышал её в исполнении Владимира Высоцкого. Действительно, как нужен каждому из нас рядом с собой человек, пусть и не во всём подобный тебе, но созвучный твоим взглядам и настроениям, с таким же жизненным опытом, позволяющим друг друга понимать с полуслова:

"Прошу не любви ворованной,

не милостей на денек -

пошли мне, Господь, второго, -

чтоб не был так одинок.

Чтоб было с кем пасоваться,
аукаться через степь,
для сердца, не для оваций,
на два голоса спеть!"

Мне повезло в этом отношении: вопреки постулатам физики, утверждающим, что одинаково заряженные частицы отталкиваются, в социуме, к счастью, правят другие законы.

Сначала случай свёл нас с Александром Макаровым, и сразу выяснилось, что целых полвека мы с ним топтали одни и те же тропинки и дороги, находясь одновременно в одних и тех же местах, куда фатально завлекали одинаковые увлечения и пристрастия. То, что мы рядом на фотографиях "Прощания со старым стадионом "Динамо", - лишь продолжение старой саги об офсайдах (и оф. сайтах - тоже).

А днями назад, как в песне, "послал мне Господь второго": постоянного читателя блога Юрия Атанова, более известного посетителям динамовского геста СашО по нику Finch. Ныне он проживает в Штатах, но родственные корни, становление и, главное, память его - здесь в России. Мало того, что мы с ним - ровесники, так ещё и, опять-таки, всё время шли параллельными курсами, в одних и тех же местах: лётные гарнизоны отцов, Оренбуржье, Дальний Восток, Уральск, Кинель. Когда прочитал его воспоминания о том, теперь уже далёком, времени нашего взросления, стало ясно, что это будет интересно не только мне , но и другим, идущим нам на смену, призванным свидетельствовать о совсем уже другой эпохе.

Пользуясь случаем, приглашаю и всех других, кто может сообщить факты, не известные большинству читателей, о былых временах, о своих предках, присылать их мне - всё интересное будет обязательно опубликовано эдесь же со ссылкой на автора. Ведь наши родители и предки живы, лишь пока мы помним о них.

Ещё один немаловажный фактор, сближающий нас с Юрием, - трепетная любовь к русскому языку. Грамотное, без надоевших штампов и канцелярских оборотов, изложение мысли распознаётся уже по первым фразам. Любая корректорская правка в этой ситуации представлялась бы, извиняюсь за каламбур, просто некорректной.

СОЦИАЛИЗМ ЕСТЬ УЧЁТ

Ещё одна словесная формула вождя пролетариата и памятные штрихи её реализации в сельской действительности.

Учитывалось буквально всё, и не только на колхозных подворьях, но и во дворах колхозников и служащих: каждая курица на насесте, каждая яблоня или куст крыжовника в саду, и всё облагалось непременным налогом. Зная, что денег у народа нет, собиралось всё натурой.

Молоко летом довезти до города свежим никак не представлялось возможным, поэтому в райцентре был построен Маслопром, куда и я два раза в день, утром и вечером, таскал по ведру только что надоенного от коровы молока. Если лактометр показывл жирность молока ниже требуемой, количество зачтённых литров в журнале регистрации тут же уменьшалось. Потом моё молоко пропускали через сепаратор, и домой возвращался уже с т.н. обратом, обезжиренным молоком, которым и питалась семья.

Большую часть куриных яиц тоже забирало государство. Даже когда забивали к зиме выращенного поросёнка, шкуру его тоже обязаны были сдать заготовителям, не имея возможности опалить тушку и засолить на зиму нормальный шпиг.

А уж всё колхозное достояние, тем более, постоянно находилось под неусыпным контролем череды проверяющих. Едва успевали распахать и засеять яровой или озимый клин, как тут же появлялись "уполномоченные" из района с треугольной саженью и обмеряли всё вдоль и поперёк.

Недели за две до начала сбора урожая наступала и наша пора. Прогноз и тестирование предполагаемого урожая - довольно трудоёмкое дело, на которое даже многочисленных проверяющих из района не хватало, на должности "метровальщиков" приходилось набирать школьников, дожидавшихся уже этой возможности подработать на каникулах. Другой и единственный шанс найти рубли и копейки на свои мальчишечьи нужды - сдавать шкурки выливаемых из нор на полях сусликов нельзя было даже и рядом ставить для сравнения с этой престижной работой.

Районный уполномоченный отвозил счастливчика на место "метрования" и показывал конкретные места трудовой деятельности, а потом выдавал раскладной квадратный метр, мешочки для зерна, и назначал дату очередной встречи с уже подготовленным для него отчётом. Методика учёта была проста. На каждом поле с дозревающими колосьями надо быдо "квадратно гнездовым методом", по четырём углам и посредине поля, уложить рамку квадратного метра, собрать все попавшие в этот квадрат колосья, растереть их в руках и, усилием лёгких отделив зерна от плевел, сложить их потом в отдельный мешочек с кодом места сбора, не обронив при этом ни одного зерна.

Этот квадратно-гнездовой метод - один из знаков тогдашнего времени. Точно так же, следуя этой методике, закапывали мы всей школой по пять желудей за один приём, претворяя в жизнь "Сталинский план преобразования природы", когда нас вывозили в степь для посадки защитных лесополос.

Возвращаясь к мешочкам с зерном, скажу лишь, что сдать по акту таких вещдоков надо было очень много, а каждый - это часы и километры в июльскую жару и вдали от воды.

В районной конторе затем зерно взвешивалось, результат умножался на квадратные метры площади, и, в соответствии с этим, точно подсчитанным, размером урожая, назначался потом план колхозных хлебозаготовок, лишая колхоз даже минимальной возможности что-то заначить для собственных нужд и раздачи крестьянам на трудодни. Ведь до самой глубокой осени колхозники за свой труд ничего не получали, кроме "палочки" - одного трудодня в ведомости. Окончательный расчёт, как правило, зерном и овощами, проводился лишь по завершении всех уборочных работ, в соответствии с количеством заработанных "палочек". Конечно же, это были крохи, и жили все лишь за счёт приусадебных участков и живности во дворе.

Рвение на работе поэтому было соответствующим, работали из-под палки, но на безденежном селе нельзя было применить тогдашний закон "3 по 25", державший в дисциплинарной узде горожан, по которому за опоздание на работу приговаривали в суде к трёхмесячному вычету из зарплаты 25%, а при повторном опоздании - уже к реальным лагерным срокам. Зато здесь вовсю правил "закон о колосках", по которому за любое хищение колхозной и социалистической собственности, включая даже и собирание колосков, оставшихся на уже убранном и уходящим под снег колхозном поле, давали всем без разбора стандартные 25 лет лагерей.

Самым главным событием года, конечно же, было то самое общее колхозное собрание, на котором подводились итоги трудовой деятельности и делилось заработанное. Лучше всего иллюстрирует это событие анекдот той поры.

Идёт то самое собрание.

"Как распорядимся заработанными средствами?", - спрашивает председатель.

"Разделить на трудодни!", - гремит мощный хор сзади.

Слово берёт заведущая МТФ: "У меня коров кормить нечем, съели уже всю солому с крыши. А зима на носу - все помёрзнут. Нужны средства, чтоб утеплить коровник".

"Это когда ещё зима-то, - возражает зоотехник колхоза, - а у меня уже сейчас свиньи под дождём, барахтаются в навозной жиже и тонут".

Тут слышится сзади голос местного деда Щукаря: "А давайте лучше купим на все средства фанеру и построим большой ераплан".

"Какой ераплан? Зачем ераплан?", - всполошился председатель.

"А чтобы сесть в него всем кагалом и улететь отсюда к ***не Фене".

О НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОРДОСТИ ВЕЛИКОРОССОВ

Намеренно заимствую это словосочетание у вождя пролетариата, этой гордостью не обладавшего и немало сделавшего для искоренения её и у своих сограждан. "У пролетариата нет родины", - самое мягкое, что сказано им о патриотизме и родной земле.

В отличие от наследственных правителей-монархов, обречённых радеть и заботиться в первую голову об укреплении и благополучии государства - своего наследного дома и достояния, пришедшие им на смену и облечённые властью, правители-временщики видели в подвластной им стране не цель, а средство для удовлетворения своих планов и амбиций. Не удивительно поэтому, как легко и безропотно раздавались направо и налево территории, собранные потом и кровью их предшественников. Вместо дурацкого референдума Горбачёва с одним единственным вопросом, хотите ли вы жить в единой счастливой, здоровой и богатой стране, надо было бы у жителей каждого из регионов СССР спросить другое: с какой именно суверенной страной хотите вы связать своё будущее - с Россией, Украиной, Белоруссией, Грузией, Молдавией и т.д., и, в соответствии с волеизъявлением, провести потом границы по территориям, а не по душам людей. Тогда не получилось бы так, как с Крымом, о чём правильно сказал в то время А.И.Солженицын: "Негоже, уходя из гостей, прихватывать с собой ещё и пальто хозяев из прихожей".

Мысль не о Крыме, а о борьбе за власть с Горбачёвым довлела над Ельциным, когда он подписывал с Кравчуком и Шушкевичем договор на брудершафт, на радостях подарив ещё и Севастополь, на что в своё время даже Хрущёв не осмелился.

Про хрущёвский подарок к трёхсотлетию вхождения Украины в Россию знают все. Но далеко не всем известно, что в 3-4 раза большие русские территории отошли ещё и к Казахстану. Когда заявленная лучшим другом физкультурников программа неуклонного роста числа советских республик оказалась под угрозой срыва, товарищ Сталин стал их придумывать, создав таким образом Казахскую ССР. В то время даже и про нацию такую не слышали. На довольно обширном пустынно-степном пространстве кочевали со своими юртами племена киргизов, которых иногда именовали северными, чтобы отличать от коренных - южных. На союзную республику своим числом они не вытягивали, поэтому товарищ Сталин, в отместку за поддержку в Гражданской войне атамана Дутова, включил туда ещё и примыкающие к Уралу области яицких казаков с преобладающим там русским населением. Где теперь все эти названия русских городов: Уральск, Павлодар, Семипалатинск, Целиноград, Гурьев? Гурьевская каша в повареных книгах осталась, а города уже нет.

Хорошо хоть, что Карело-Финскую ССР, придуманную сразу после неудачной финской войны, после смерти отца и учителя успели понизить до автономии, не то Финляндия раздобрела бы теперь уже вдвое.

А ведь можно было прежде, чем разбегаться по отдельным квартирам, оговорить условия и каждому забрать своё. Национальные лидеры, озабоченные своими личными интересами, даже не особо бы и возражали. На что уж диссидент был Гамсахурдия, но и тот, услышав про ГКЧП, тут же взял под козырёк.

Просто поражают стратегическая близорукость и небрежение временщиков к государственным интересам. Шеварнадзе с Горбачёвым, не задумываясь, подмахнули передачу во владение США огромной акватории в Баренцовом море, с газом и нефтью в недрах, не говоря уж о рыбных запасах.

Не могу забыть новостную телехронику времён разгула суверенитетов, этих демонстрантов на киевских площадях с плакатами и транспарантами: "Кто з'ил наше м'ясо?", "Кто з'ил наше сало?" Когда прошло лет десять, и стало ясно, кто кого кормил и кто объедал, те же самые люди, присвоившие "пальто в прихожей", уверяли и в собственном праве на чужой газ, продолжая его воровать. А наши временщики, как всегда, и не вспоминали даже о национальной гордости великороссов.

Удивляет эта постоянная готовность ублажать любую прихоть "братьев наших меньших". Стоило эстонцам сообщить, что они пишут слово "Таллин" с двумя "н", как мы тут же стали им подражать, думаю, и с тремя бы не отказались. Взбрело Шушкевичу свою столицу именовать Менском, мы и тут услужливо подладились. Сотни лет в русском языке бытует Башкирия - нет, теперь, чтобы вдруг не обиделись, все 150 миллионов, как один, ломаем язык: Башкортостан. Взыграли вдруг у проклинающих москалей соседей местечковые комплексы: говорите, как мы, "в Украине", мы и тут наготове: всегда пожалуйста. Те же временщики, по одним им известным соображениям, не стесняются награждать высшими знаками отличия - Героя России и Ордена Андрея Первозванного людей, сами эти награды компрометирущих...

Да вслушайтесь же, наконец, в эти слова: великороссы, Великая Россия! Они сами говорят за себя.

МУЗЕЙ - ФАНТОМ

Место работы в Кузьминском парке имело целый ряд и других преимуществ. Сразу за футбольным полем, на двести метров подальше, располагался ещё и большой пруд, не избалованный пока вниманием москвичей, где мы, растягивая обеденный перерыв, спасались от летней жары.

Но не долго продолжалась эта пасторальная идиллия. Спустя какое-то время неожиданно открылся неподалёку очередной музей вождя пролетариата, заведывал которым недавно реабилитированный старый большевик. На фасаде старинного двухэтажного особнячка висела мемориальная доска, извещавшая прохожих о том, что именно здесь летом 1894 года проживал Владимир Ильич Ленин.

Экскурсоводы рассказывали, что "дачу" эту сняли Марк Елизаров с Марией Ильиничной (нет-нет, не одни, а ещё с двумя сослуживцами), поскольку тому удобно было добираться до места работы в депо станции Люблино, невдалеке отсюда. Регулярно подвозимым на автобусах экскурсантам показывали железную кровать, на которой спал Ильич, балкон, с которого он любовался закатом, и даже пишущую машинку, которую он здесь быстро освоил, и помещение, где писал свои свои революционные манифесты, допоздна не гася свет.

Но и это ещё не всё. Показывали даже место, куда молодой дачник двадцати четырёх лет ставил свой велосипед, кататься на котором он научился тоже именно здесь. Было ещё что-то про купания в пруду и игру в городки с постоянно навещавшими его молодыми марксистами, помогавшими одновременно и вести революционную агитацию на соседнем Люблинском литейно-механическом заводе.

Но вдруг, в один прекрасный день, который не заставил себя долго ждать, опустела асфальтированная дорога, специально проложенная к особняку, закрылись его двери, исчезла мемориальная доска. Соискатели учёных степеней, как водится, дружно устремившиеся в архивы, скоро обнаружили, что Марк Тимофеевич снимал тем памятным летом дачу совсем в другом месте и в другом доме, который, увы, не сохранился.

КОНСТРУКТОРЫ И ПОЭТЫ

На этих снимках - те самые ребята, из моей конструкторской группы, вместе с которыми чертили электрические схемы радиотелескопа на чертёжных станках под названием "кульман" с прикнопленным к деревянной доске листом плотной бумаги, именуемой не иначе как "ватман", по поводу чего излягались тогда все, кому не лень, напевая слова популярной тогда песни Л.Лядовой: "Евреи, евреи... Кругом - одни евреи".

Наше конструкторское бюро располагалось в одноэтажных деревянных строениях Кузьминского парка, сразу за кинотеатром "Высота". Кроме настоящего футбольного поля, кругом были ещё и удобные площадки для игры 5 на 5 или 6 на 6, на которых мы и отрывались ежедневно во время производственной гимнастики, обязательной тогда два раза в день, в 11 и 15 часов. Начальство, обеспокоенное не столько подменой упражнений под радиотрансляцию футбольными импровизациями, сколь постоянным превышением отведённых на это десятиминуток в два, а то и в три раза, время от времени пыталось загнать эту стихию в законное русло. Манкировал "художественной гимнастикой" не я один, но в стенгазете "протащили", как руководителя группы, именно меня. Под изображением амбала, лупящего по мячу и даже отдалённо не похожего на оригинал, были такие, с позволения сказать, стихи:

"Делать зарядку Геннадий не хочет:

"Нет, не могу я - ножка больная".

А на поле футбольном такое отмочит -

диву даёшься: сила - шальная!"

Странное дело: достойные стихи классиков, которые следовало бы запомнить на всю жизнь, стираются в памяти, а всякая ерунда, вроде этой, впечатывается навсегда. А стихами баловались тогда все в группе, сочиняя друг на друга бесконечные эпиграммы, совсем не злобивые, и более похожие на панегирики. Вроде этой:

"В схемах нет сильнее зверя,

чем Геннадий М. Андреев.

В схемах он ещё не так,

вот на женщин он мастак".

Сразу открещиваюсь от второй части, далёкой от реальности и более определённо обнажающей фрейдистские комплексы самого автора. Да и более льстила бы самолюбию смена приоритетов, чтобы именно в схемах было "так".

Постепенно набивая руку, изощрялись уже и в акростихах:

"Марина, милый наш профорг,

Активный сборщик взносов,

Решила сплетни устранить

И повод для вопросов:

Нашла себе вне круга мужа.

А чем свои-то парни хуже?"

Или вот ещё:

"Света, ладно, так и быть,

Выпьем за компанию!

Если хочешь подшутить,

То скажи заранее:

Лучше водки нахлестаться,

А потом намаяться,

Нежели с тобой связаться,

А потом раскаяться".

А какие капустники и праздничные вечера регулярно готовил молодой самодеятельный коллектив! Не было отбоя от желающих принять участие, и артистов, и авторов, готовились даже целые представления в стихах. В это сейчас трудно поверить, но у всех, сидящих за накрытыми столами, хватало даже терпения всё просмотреть и дослушать до конца, не притрагиваясь к стоящему рядом спиртному. Другие времена - другие нравы.