КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА

К коммунальным сообществам вполне применима крылатая фраза, которую Лёв Николаевич написал о семьях: все счастливые похожи друг на друга, а каждое несчастное несчастно по-своему. Когда я после развода поселился в двухэтажке, построенной пленными немцами сразу после войны (похожие сохранились ещё кое-где в Москве), в средней, с балконом, комнате, в двух других уже жили аборигены.
Соседи слева - детдомовские жертвы войны латыш Вагиловс Алберт и русская Зина с детьми Юрой и Светой. Оба были любителями спиртного и каждый раз, выпив, начинали выяснять, кто пропивает все деньги, не позволяя семье жить, как все. Под всеми подразумевалась моя семья, поэтому, когда семейные разборки доходили до рукоприкладства и расщепления топором досок запертой двери в комнату, в качестве третейского судьи приглашали непременно меня.
Особо озлобленным на всё вокруг был Алберт. Из всех русских слов он облюбовал 3-4 и применял их, где надо и не надо.В кухонное окно виден был газетный киоск, поэтому, наблюдая каждое утро очередь возле него, он не мог сдержаться: "Каждый день жрут бумагу досконально. Дали бы ружьё - расстрелял бы их реально, смертельно". Сильнее его злобы была только зависть. Каждую приобретённую нами вещь, шкаф или холодильник, он долго осматривал и обстукивал, говоря под конец: "Расшибусь в лепёшку смертельно и досконально, заработаю и куплю такой же, реально!" Как накликал: действительно расшибся смертельно, когда поехал в отпуск в свой город детства Тукумс и там в пьяной драке, после удара кулаком, разбился, свалившись с высокого крыльца местной забегаловки.
Их сын Юра до самой армии страдал энурезом, поэтому в ванной постоянно сушился его мокрый матрас.
Соседом справа был бывший фронтовой артиллерист Саня Окорочков, комиссованый с войны после сильной контузии. Он регулярно допивался до белой горячки, и тогда каждый раз принимался заряжать свой старенький телевизор, поднося к нему виртуальные снаряды, стараясь перекричать при этом мнимую канонаду истошными криками про трубку, азимут и прицел. Жив он был только заботами своей старой матери, регулярно навещавшей своего младшего третьего сына, чтобы наварить ему гречки и картошки на неделю. Эту комнату выбила для него тоже она, добравшись до самогО "маленького и лысенького" Хрущёва, бывшего в ту пору секретарём МГК ВКП(б).
Если забыть о контузии, во всё другом его здоровье было просто феноменальным. Не раз я находил его спящим в лютый мороз в сугробе, приводил домой - и ни одной простуды, ни единого обморожения. Однажды он на работе с двумя другими подсобными рабочими распил бутылку метилового спирта. Друзья даже не дошли до проходной, умерли на месте, Саня же дня три лишь традиционно долго задумывался в нашем туалете.
Всех, кого зимой встречал на улице со спиртным, он непременно приглашал к себе для распития. Однажды привёл трёх с виду интеллигентных студентов-негров. Скоро к ним присоединились невесть откуда взявшиеся три русские девицы. В открывшуюся дверь соседа удалось разглядеть уже спящего на голом полу Саньку, а на его матрасе, тоже лежащем на полу - красные пятна растоптанных ногами тарелок с винегретом.
Пьянка между тем набирала обороты. Прибежала в панике жена, чьё дежурство по квартире пришлось именно на эту неделю: "Посмотри, что они сделали с ванной и туалетом!" Когда попробовал попросить гостей на выход, те изобразили незнание "великого и могучего". Девицы тоже притворились иностранками. Пришлось тоже прибегнуть к лицедейству, изображая звонок в милицию. Ситуация мгновенно поменялась. Один из загорелых принялся колотить в закрытую дверь: "Джозеф! Полис!" Мгновенно три интеллигента с портфелями и их группа сопровождения вихрем просвистели мимо и далее - по лестнице вниз.
Самое интересное было потом, на другой день. Завсегдатаи лавочек во дворе обсуждали только этот международный визит. А санькина подруга жизни из соседнего подъезда Акулина, настоятельно требовавшая называть себя только Линой, целую неделю выговаривала кавалеру сердца прямо на наших глазах: "Я к тебе больше ходить не буду, у тебя зараза, у тебя - негры!"
Однажды Окорочков с дворовым приятелем напились до такого состояния, что не могли держаться на ногах. Подняться смогли лишь одномоментно, чтобы нажать на звонок. Когда открыл входную дверь, оба так и прошествовали на карачках мимо меня до комнаты соседа.
Сам же я, открывая входную дверь, каждый раз непременно принюхивался, прежде чем дотронуться до электровыключателя. Забытые соседями на газовой плите кастрюли постоянно заливали пламя, кухня с коридором заполнялись газом, и надо было всегда помнить о возможности взрыва. Сами соседи об этом даже не задумывались. Колонку газового нагревателя для ванной они приводили в действие так: открывали фитиль, а потом шли искать спички. Чиркали, скопившийся в колонке газ взрывался, стальной лист передней панели долетал аж до нашего кухонного столика, однажды перебив всю посуду, не задев однако ни разу головы самих виновников торжества, отделывавшихся каждый раз лишь опалёнными бровями и волосами.
Особо следует сказать о представителях фауны, живших рядом с нами в квартире все эти годы бок о бок. Всякую шушеру типа моли, комаров и блох сразу оставляю за скобками, как не заслуживающую внимания.
Во-первых, это клопы. Когда провёл первую ночь в комнате после заселения, был просто в шоке от их количества. Именно в это время подготовки к беспощадной борьбе с ними судьбе было угодно, чтобы я совершенно случайно встретил на Житной улице, где и бываю-то раз в год по обещанию, своего кузена Василия из Самары, бывающего в Москве ещё реже. Дома отметили встречу, легли спать. "А что это шуршит?", - спрашивает брат. "А, не бери в голову, это - клопы". Лучше бы я скрыл правду. Вася вскочил, как ужаленный, включил свет и не гасил его до самого утра. Выспаться, конечно, не удалось.
Вывести клопов - не проблема. Мухи - дело посерьёзней. Прямо под окном кухни был забор общежития, а сразу за ним - свалка отходов на манер загородных, кучи располагались прямо на земле. Летом - хоть кричи караул. Вспоминался Маяковский: "От мух - кисея, сыры не засижены". Здесь же ни кисея, ни липкие ленты не спасали, количеством своим мухи напоминали пчелиный рой. Все обращения в единственную тогда жалобную инстанцию - редакцию газеты "Правда" с подписями жильцов всего дома и приложением фотографий были безрезультатны.
Другой напастью были тараканы двух мирно сосуществовавших видов: обычные рыжие и большие чёрные. Кроме них, расплодились ещё и сверчки. Эти особенно досаждали по ночам, не давая спать. Кипяток, которым обильно заливали щели в деревянных полах, ориентируясь на звук, помогал мало.
Но и это ещё не всё. В ванной жила целая колония мелких муравьёв. Где они прячутся, понять было нельзя, и поквитаться с ними можно было лишь раз в году, когда наступал их брачный период, и крылатые особи облепляли сплошь всю ванну.
И, наконец, мыши - это отдельная песня. Мыши были в доме повсюду: лазали вверх-вниз по шторам, бегали ночью по постели. Однажды, вернувшись из отпуска, увидели ровно объеденные ими по периметру комнаты обои до высоты 10 см от плинтуса, выше они просто не смогли дотянуться. Когда утром обнаруживал в ванне очередную свалившуюся туда мышь и брал её в руку, сердечко бедняги колотилось, сотрясая руку. Становилось жалко, и выбрасывал жертву с балкона в кусты под окном. Котов же, постоянно проживавших в квартире, больше интересовали мои певчие птички, и лишь для того, чтобы не быть обвинёнными в тунеядстве, они время от времени приносили на коврик очередную задушенную мышь.
Обитали в доме ещё и какие-то невнятные существа, жившие на чердаке, чьи шаги над головой регулярно раздавались по ночам. Заглянув однажды днём туда в люк над лестницей, с постоянно вывороченным замком, смог разглядеть там предметы мебели, включая даже диваны. В милиции, куда обратился по этому поводу, успокоили: живущие на чердаке никогда не сделают жильцам этого дома ничего плохого.

Вместо послесловия. После 17 лет совместного проживания, в 1981 году нас, наконец-то, расселили, а дом пошёл на слом. Окорочков отбыл на ул. Докукина, а Зину с детьми и нас опять поселили вместе, в одном подъезде. И здесь, по старой памяти, Зинаида регулярно звонила в дверь, наведываясь позвонить по телефону или подзанять денег. Долги возвращала, иногда весьма оригинально: "Вот принесла долг 20 рублей. А ты меня ещё раз не выручишь - надо тридцать?" Оставалось лишь рассмеяться и достать недостающую десятку. Не прошло и недели на новом месте, как нашу старую знакомую знал уже весь подъезд. В очередной раз справляя новоселье, они с кавалером, работавшим на овощной базе, положили охапку зелёного лука, чтобы отмыть от земли, в раковину на кухне, включили воду, а сами отправились в винный магазин. Очередь за водкой, видимо, была нешуточной. К их возвращению весь подъезд уже стоял на ушах: раковину забило землёй, а вода, хлынувшая через край, успела залить 10 этажей, с 13го по 4ый, а это - 40 квартир.
Судьба всех Вагиловых оказалась нерадостной. Зина продолжала пить и, работая в столовой, по пьяной дури ткнула товарку подвернувшимся под руку ножом в живот, за что получила 4 года химии. Вернувшись, жила без паспорта и пенсии. Ведь чтобы их оформить, надо, хотя бы на время, протрезветь. Такая жизнь продолжалась недолго: Зина однажды не встала с постели. Дети, ничтоже сумняшеся, предположили, что она отравилась водкой, вскрытие же показало: от разрыва аппендикса, вызвавшего перитонит.
Юра, отслужив на Дальнем Востоке, вернулся оттуда с супругой, успевшей родить ему там ребёнка. Вскоре жена умерла, а он с ребёнком переехал в Мытищи, разменяв с сестрой квартиру. Потом и сам он вдруг неожиданно умер.
Света, по словам её знакомых, обзавелась ребёнком, но трудиться не желала, предпочитая всем видам работы горизонтальную, а затем её следы затерялись.

Удивительное дело: сейчас иногда самые незначительные мелочи способны надолго испортить настроение, а вспоминая те молодые годы, видишь всё в другом ракурсе, нежели тогда.
И даже с какой-то ностальгией.
И даже этот дом на фотографиях, сработанный немецкими руками, представляется уже не вороньей слободкой, а исчезнувшим памятником старины.