ПАДЕНИЕ МЕТЕОРИТА

Падение метеорита - явление, само по себе, довольно редкое. Успеть подловить его, оказавшись в нужном месте и в нужное время - удача вдвойне. Однако, именно это однажды и удалось кому-то сделать.

ДЕМОКРАТЫ И ФИРМА

Самые яркие впечатления студенческой поры и начала работы на производстве связаны с музыкой, альтернативной той, которая постоянно звучала вокруг. Застал ещё те самые знаменитые гибкие пластинки "на рёбрах", то-есть, рентгеновских снимках, снова запущенных в производство. Покупая какой-нибудь "Twist Again" или "Rock Around The Clock", запросто можно было нарваться на записанную шутниками сакраментальную фразу: "Музыки захотели? Вот вам, трах-тах-тах..."

Ярким событием было появление в студенческом общежитии первой отечественной магнитофонной приставки. Микрофонов в продаже ещё не было, и в качестве оного быстро приспособили громкоговоритель радиотрансляционной сети, наслаждаясь потом, с непосредственностью дикарей, прослушиванием собственных голосов.

Прогресс не стоял на месте, и вот уже вместо привычных патефонов появились проигрыватели и пластинки на 33 оборота, затем и магнитофоны, катушки с записями Петра Лещенко, Окуджавы, Высоцкого и, трудно представить, Элвиса Пресли и первых американских рок-групп. А с появлением на горизонте Битлз, заболел рок-музыкой всерьёз и надолго.

Сначала пробавлялся магнитофонными записями, пока не дошла и до нас эра дисков-гигантов, или альбомов. Кроме продукции фирмы "Мелодия", иногда удавалось ухватить и диски "демократов" - венгров, поляков, болгар. Пагубная страсть привела и в клуб по интересам - собирающуюся по субботам и воскресеньям в разных скверах Бульварного кольца толкучку, где можно было обменять, купить и продать любой диск. Долгое время место встречи было сразу за памятником Тимирязеву, знаменитым тем, что под определённым углом зрения он принимает совершенно непотребный вид.

Начинали все с "демократов", а когда удавалось накопить достаточный первоначальный капитал, переходили к "фирме" - альбомам из капстран. Появление каждого из новых дисков битлов, роллингов, "Uriah Heep", "Deep Purple", "Pink Floyd", "Queen" было незабываемым событием - живы ещё в душе ощущения сначала при визуальном знакомстве с альбомом, а потом и при первом прослушивании дома. Это было больше, чем страсть. Разбуди и сейчас ночью - без запинки прочитаю в хронологическом порядке всю дискографию каждой из групп, включая и бутлеги.

Конечно, недремлющее око государства не могло спокойно взирать на такие идеологические отклонения от начертанного им курса. РАФики с милицией и дружинниками то и дело неожиданно вторгались сразу с двух сторон сквера, вынуждая бросаться врассыпную, за заборы в ту или иную сторону. Однажды, когда рейды захватчиков стали совсем невыносимы, тусовка перебралась на Ленинские горы, рядом с лыжным трамплином. Это было большой ошибкой - место было выбрано стратегически неверно. Конечно же, облава нашла нас и там. Неожиданно высыпавшие из микроавтобусов милиция и добровольная дружина сразу замкнули беспечную тусовку в полукольцо, отрезав все пути для отступления. Свободным оставался лишь крутой спуск вниз к Москве-реке. А дело было в марте. И вот вся эта масса народа с сумками и портфелями ломанулась вниз, исполнив в натуре картину "Переход Суворова через Альпы", с той лишь разницей, что под пятыми точками солдатов музыкального фронта был не снег, а жидкая весенняя грязь.

Выходных дожидаться иногда было невтерпёж, поэтому вечерами в будние дни собирались в проезде Сапунова, близ секции грампластинок на 3ей линии ГУМа. Родное гумовское отделение милиции, постоянно заполненное отловленными фарцовщиками, воришками, проститутками, продавцами и курильщиками плана, и непонятными скулящими лицами с сопатками в крови, вынуждено было заниматься музыкальной тусовкой, как ещё одной нудной, до кучи, должностной обязанностью, мало надеясь отловить лоха, который сам откроет портфель для осмотра, признает "нарушение правил торговли", да ещё и распишется в этом, заплатив штраф. Стреляных воробьёв они брали на пушку, заявляя, что могут задержать без санкции прокурора на 48 часов, и это было истинной правдой. Но было ясно, что весь этот живописный контингент задержанных не способна вместить ни одна КПЗ, а стул на проходе, на котором я сижу, резко уменьшает и без того малую свободу передвижения рядом с дежурными ментами. Поэтому я прибегал к испытанному приёму: доставал из портфеля "Литературную газету" на 16 полосах, и начинал её читать с самого начала. На 2ой или 3ьей полосе менты не выдерживали, предлагая отправляться домой, расписавшись напоследок в журнале задержаний. Но даже и этой малости им получить не удавалось.

Что ни говори, тогдашняя милиция была несравнимо законопослушнее и порядочнее нынешней. Теперь даже на футболе при проходе на трибуну стадиона шмонают всех подряд с головы до ног, не заморачиваясь пустяками вроде прокурорских санкций на обыск.

ИНЕРЦИЯ СИСТЕМЫ

Несмотря на все перемены и нововведения, однако в основе своей система жизни и общественных взаимоотношений оставалась такой же косной и нерушимой, заложенной раз и навсегда, как и раньше.

В годы правления Хрущёва, а потом и Брежнева, дабы продемонстрировать демократический фасад страны, несколько раз объявлялось о прекращении глушения т.н. "вражеских голосов" на коротких волнах, но не успевало пройти и года, как после очередного политического скандала "заглушки" снова включали на всю мощь. И снова приходилось прибегать к разным ухищрениям, чтобы расслышать за грохотом и завыванием музыкальные обзоры Севы Новгородцева или воспоминания Светланы Аллилуевой.

Всё менялось вокруг, но только не коричневые платья и белые фартуки школьной формы. Длина стрижки чуть больше ортодоксального "полубокса" воспринималась как идеологическая диверсия. Наша первая практика в городе Сталино (ныне - Донецк) пришлась как раз на время всесоюзной кампании борьбы с т.н. "плесенью" - стилягами. Нас, студентов - москвичей, несколько раз на улицах областного центра останавливала "лёгкая кавалерия" дружинников, с места в карьер начинавших замерять ширину концов штанин наших брюк. Если она составляла меньше трёх спичечных коробков, обе штанины немедленно распарывались по шву от кармана до самого низа, и их обладатель вынужден был спешить домой, чтоб сменить одежду. Самое смешное, что через пятнадцать лет, когда с Запада пришла мода на расклешённые брюки, бывая в командировках, опять наблюдал таких же провинциальных дружинников всё с тем же измерительным инструментом, строго отслеживающих, чтобы ширина штанины не превышала четыре спичечных коробка. Вот оно, наше тогдашнее прокрустово ложе: не меньше трёх, не больше четырёх.

Ещё в начале коллективизации на селе, в далёком 1929 году, владение лошадью вменялось партийной директивой, как отличительная черта кулака. Проходили годы и пятилетки, но ничего не менялось, лошадь на личном подворье оставалась вне закона. Появились уже во дворах "Жигули" и "Нивы", хозяева прицепляли к ним самодельные телеги и таратайки, пыля потом по бездорожью, чтобы привезти домой охапку древесного сушняка или ворох скошенной травы. Получалось, с семьюдесятью лошадиными силами ты - не кулак, а с одной лошадиной силой должен быть ликвидирован, как класс. Многие, как мой отчим, а вернее - второй отец, Василий Иванович, так и умерли не дождавшись осуществления этой мечты всей жизни - иметь лошадь. Сколько раз приходилось слышать его мечтательные вздохи: "Эх, если бы мне сейчас лошадь...". Он даже работать устраивался только в те районные конторы, где лошадь всегда была под рукой.

Не менее поразительна живучесть и ещё одной директивы всё тех же сталинских времён. Перед каждым государственным праздником положено было обязательно все пишущие машинки со всего огромного здания нашего конструкторского бюро снести в одно помещение 1 отдела, где они и должны были находиться опломбированными все эти праздничные дни. На вопрос "зачем?" следовал ответ: чтоб никто не воспользовался ими для печатания листовок и прочей антисоветчины. От такого ответа у нормальных людей мозги сразу сваливались набекрень: зачем это делать именно в выходные, когда твой приход на предприятие будет отслежен вохрами на проходной - не лучше ли заняться этим в своё рабочее время? Или антисоветчиками являются сами вахтёры, которые только и ждут, чтобы добраться до средств печати, когда в здании никого не будет?

Шли годы - пишущие машинки уже появились в свободной продаже, вслед за ними - и компьютеры с принтерами, распустили компартию, Ельцин пошёл уже на второй срок, но, прежде, чем сесть за предпраздничный стол, мужики должны были всё так же доставлять на руках тяжеленные печатные агрегаты всё в тот же вечно первый отдел.

БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ

1954ый, год окончания средней школы и поступления в Горный институт, был переломным во всех сферах жизни страны. Каждый месяц приносил что-то новое, одновременно и упраздняя многие, казавшиеся ранее незыблемыми, установления вождя и учителя всех людей и народов. К тому же ещё и реформаторский зуд пришедшего ему на смену Никиты Сергеевича превышал все мыслимые пределы.

Именно в этом году были отменены форменные мундиры студентов-горняков, в которые товарищ Сталин обрядил учащихся, вслед за дипломатами, почтовиками, финансистами и прочими специалистами. Форменная тужурка, впрочем не лишена была определённого шарма, поэтому каждый первокурсник не преминул воспользоваться доступной пока ещё возможностью "сфотографироваться на память".

Удалось зацепиться и за шанс получить настоящую и полновесную золотую медаль по окончании средней школы. Выпускникам 1954 года вручали уже позолоченный латунный эрзац, и лишь кое-где награждали ею ещё из старых золотых запасов. Поэтому получать и расписываться за неё был вызван в настоящий Государственный банк, а не в тот, который раньше был известен под названием сберкассы.

НЕЗАСЛУЖЕННАЯ СЛАВА

Это было как в сказке. Промозглым осенним вечером 8 сентября 1954 года под ярким светом прожекторов, под бравурные звуки марша, грохочущие из всех динамиков вокруг, я, впервые увидевший Москву лишь десять дней назад, вышагиваю круг почёта по гаревой дорожке вокруг футбольного поля стадиона "Динамо", лучшей в ту пору спортивной арены СССР.

Неужели это происходит со мной? Да, именно так. Только старожилы ещё помнят ту Москву, не знавшую автомобильных пробок и заторов, спортивные руководители которой могли себе позволить устраивать легкоатлетические и прочие эстафеты на всём протяжении Садового кольца. После очередной такой, где третье призовое место сразу за постоянными конкурентами "Динамо" и ЦДСА заняла команда студенческого спортобщества "Буревестник", торжественное награждение и чествование победителей решено было провести в перерыве футбольного поединка сборных СССР и Швеции. Сами герои, те, кто бежал и побеждал, разъехались уже по своим городам и весям, поэтому представлять студенческое ДСО на церемонии было доверено нашей легкоатлетической секции Горного института, бывшей на хорошем счету в спорткомитете.

Когда мы вышли из раздевалки под Северной трибуной на арену, волосы вздыбились и побежали мурашки. Стадион был заполнен до отказа - 54 тысячи болельщиков, чей энтузиазм не знал границ ещё и потому, что счёт к перерыву был уже 4:0 в нашу пользу, не жалели голосов и ладоней. Все 400 метров вокруг зелёного газона преодолел поэтому в полушоковом состоянии. Даже весь второй тайм матча, который нам разрешили досмотреть из ложи, не смог окончательно вернуть на грешную землю.

А посмотреть было что: наша команда победила 7:0! И отнюдь не благодаря пресловутому фактору своего поля - годом спустя, уже в Стокгольме, наши снова победили: 6:0! Сейчас такому даже трудно поверить...

И НЕ МЕНЕЕ ЭФФЕКТНЫЙ ГОЛ ТОЧИЛИНА

Поскольку дело дошло до до самых впечатляющих голов, не могу удержаться от искушения выложить здесь и свой любимый футбольный гол. Этот шедевр сотворил наш динамовский ветеран-защитник Александр Точилин, завершивший прошедшей осенью свою футбольную карьеру, в матче с "Аланией" 2005 года.

ПОТРЯСАЮЩИЙ ГОЛ ОВЕЧКИНА

Третий сезон наш динамовец Александр Овечкин продолжает удивлять североамериканскую НХЛ и всех любителей хоккея не только своей результативностью, но и феноменальным исполнением своих бросков. Ну, например, вот этот гол в его первом же сезоне за океаном:

РЯДОМ С ИНОСТРАНЦАМИ

Одним из самых ярких впечатлений начала обучения в Горном институте было знакомство с иностранцами, и не просто знакомство, но и непринуждённое общение в студенческих аудиториях, и соседство в комнатах общежития. Чтобы понять причину этого лёгкого шока, стоит только вспомнить, когда это происходило. Только что умер Сталин, иностранцев представляли по двум, плохо стыкующимся, шаблонам: небожителями из "трофейных" и карикатурными персонажами из наших кинофильмов. А тут вот они рядом, да ещё и способные изъясняться на нашем великом и могучем. Приоткрытый железный занавес и фестиваль молодёжи - всё это было ещё где-то на подходе.

Самым многочисленным землячеством было, естественно, китайское. На нашей специальности, что было совсем не характерно, училась лишь одна китаянка Чень Шу-эр, которую тут же окрестили Шурой (вверху - на первомайской демонстрации). Как у всех китайских студентов, стремление к образованию, познанию нового, быть в учёбе впереди планеты всей принимало у неё какие-то гипертрофированные формы. Горе тому, кто оказывался рядом с ней на лекции - надо было постоянно отвлекаться на её вопросы, как будет то или другое по-русски, сама же при этом ни на миг не теряла нить рассуждений профессоров и доцентов. Некоторых же, наоборот, такое соседство радовало, давая возможность поделиться своими недюжинными запасами ненормативной лексики, которую втюривали с невинным и серьёзным видом. Но уже месяц спустя познания Шуры в этой деликатной сфере стали перекрывать самые изощрённые фантазии, делая самих шутников объектами насмешек.

Всё время совместного проживания в общежитии китайская община не переставала удивлять соседей-аборигенов. Так называемая "ленинская комната", где не было даже телевизора, тогда ещё - редкого чуда техники, а одни лишь столы да скамьи вдоль завешенных лозунгами и транспарантами стен, а потому пригодная лишь для уединения влюблённых парочек, стала совсем недоступной. Как не сунешься туда - всегда один и тот же сюжет: всё китайское землячество в полном составе прорабатывает очередного бедолагу, получившего четвёрку. Постоянно приходилось видеть этих несчастных, умолявших преподавателей разрешить им пересдачу.

После какого-то очередного вечернего проникновения посторонних лиц в общежитие, комендантом был издан строгий приказ о постоянном ночном дежурстве на этажах проживающих там студентов - составили списки, раскидали нас всех по дням и часам. Русских хватило лишь на три дня: как только перестали ходить проверяющие, исчезли и сами дежурные. Только когда выпадало дежурить китайцам, вплоть до самых каникул, совершая ночные визиты в туалет в конце коридора, можно было видеть на стуле согбенную фигуру китайца в непременных очках, склонившегося при тусклом коридорном свете над своими конспектами.

Был у нас и один монгол - Чейдок, с луноподобным, постоянно лоснящимся от жира, лицом, поражавший своих соседей в комнате общежития огромным количеством поедаемых мясных продуктов да удивительной способностью спать большую часть суток. Учился он на одни тройки, однако стипендию получал на порядок больше нашей.

Были ещё два венгра Дьёрдь (аналог русского Георгия) и Лайош, сразу ставший Лёшкой - нормальные весёлые ребята. Когда в ноябре 1956го, на их родине начался так называемый путч, оба тут же, собрав манатки, отправились домой, прямо сказав, что едут помогать восставшим, чем немало шокировали тогда всех нас. Дьёрдь так и не захотел возвращаться в Москву. Лайош (он в тёмном на нижнем снимке) вернулся после зимних каникул, благополучно доучившись до диплома.

...И ГЕНРИХА ГЕЙНЕ ТОЖЕ

А перед Шиллером в тот же день был ещё и Генрих Гейне, не он сам, конечно, а его маленький стихотворный пустячок "Leise zieht durch mein Gemuet liebliches Gelaeute..." ("Ляйзе цит дурх майн гемют либлихес гелёйте..."), дословно: "Тихо тянется сквозь моё сознание милое звучанье..."

Вся душа моя полна

звоном песни нежной.

Песнь весенняя, звени,

мчись в простор безбрежный.

В даль лети,где средь цветов -

домик невысокий.

Встретишь розу - передай

мой привет далёкий.

18.02.1954

Стихотворение, к сожалению, не имеет названия. Отыскать в интернете перевод его поэтому представляется возможным, лишь перелопатив всё стихотворное наследие великого поэта.

ЕЩЁ ОДИН ПЕРЕВОД ШИЛЛЕРА

Обнаружил ещё несколько своих переводов немецких классиков 1954 года, когда ещё учился в средней школе. Снова Фридрих Шиллер, "Zum Frueling":

К ВЕСНЕ

Весна! Краса природы!

Блаженство и любовь,

цветы в зелёном поле

с тобой воскресли вновь!

Любима и прекрасна

явилась ты опять!

Тебя мы снова рады

приветливо встречать!

Быть может, ты забыла

о девушке моей?

Она меня любила

и любит всё сильней.

Бывало у тебя я

любил цветы ей брать.

Я вновь прошу цветочек,

а ты? - даёшь опять.

Весна! Краса природы!

Блаженство и любовь,

цветы в зелёном поле

с тобой воскресли вновь!

18.02.1954

Опять поискал в интернете - нарыл лишь перевод Константина Михайловича Фофанова, сделанный ещё в девятнадцатом веке:

К ВЕСНЕ

Привет тебе, прекрасный!

С кошницею цветов,

природы упоенье,

пришёл ты средь лугов!

И вот опять ты с нами.

И мил, и вновь красив!

Мы радостно навстречу

идём на твой призыв.

И девушку ты помнишь,

которая меня

любила и всё любит

до нынешнего дня?

Для девушки цветочек

прошу я у тебя.

А ты? Цветок даёшь ты,

любой даёшь, любя.

Привет тебе, прекрасный!

С кошницею цветов,

природы упоенье,

пришёл ты средь лугов!

Конечно, здесь нет глагольных рифм, как у меня, не знавшего, что они - вне закона. Но кто этот прекрасный, если обращаются к весне, остаётся загадкой.

ВЫСОЦКИЙ - ПОСЛЕДНИЙ КОНЦЕРТ

Наше Центральное научно-конструкторское бюро, где проработал большую часть жизни, располагалось на улице Володарского, ныне - Гончарной. Это - на Таганке, совсем рядом со знаменитым театром, поэтому почти все знаменитые актёры любимовского театра перебывали в нашем актовом зале со своими концертами и выступлениями. 5 мая 1980 года пришёд черёд и Владимира Семёновича Высоцкого. Год московской олимпиады запомнился ещё и тем, что впервые за всё время советского трудового стажа выпало четыре выходных дня подряд, с 1 по 4, а сразу после этого и должен был состояться долгожданный концерт - всенародно известный властитель дум был нарасхват, и пригласить его было отнюдь не просто.

Примерно за час до объявленного времени начала выступления, директор певца, старый еврей, обговоривший все условия заранее, меряя шагами директорскую приёмную, был в недоумении: "Ничего не понимаю. Володя, всегда такой аккуратный, и сам ещё не приехал, и трубку дома не снимает". Когда же предложили ему машину, обрадовался, и решили, не медля более, отправиться к нему на Красную Пресню домой. Когда позвонили в квартиру Высоцкого в доме на Большой Грузинской, известном ещё и проходящими ежегодно по весне в его полуподвале выставками художников-нонконформистов, дверь открыл сам заспанный Владимир: "Так я же выступаю завтра, пятого, ты что?" Поняв же, что напутал с датами, быстро натянул водолазку, джинсы, гитару - в руки, и - вперёд.

У бюро пропусков предприятия его сразу перехватил наш начальник 1 отдела, озабоченный возможностью каких-нибудь нештатных ситуаций. Высоцкий же на ходу втолковывал ему дежурную, выученную уже за годы общения с чиновниками наизусть, формулу: "Я понимаю, люди собрались просто отдохнуть, всё должно быть культурно..."

В кабинете замдиректора по хозяйственной части артист попросил крепкого чая, и, когда тот был готов, "чего-нибудь поправиться". Добрейший Жулёв, работавший до этого в Звёздном городке, достал из своего бара бутылку коньяка и стакан, открыл бутылку. "Я сам," - сказал Высоцкий. Налил себе две трети стакана, запил стаканом крепкого чая и произнёс: "Всё нормально, я - готов".

Концерт продолжался ровно 55 минут. По ходу его певец раза два-три запинался, забывая слова. Список песен, записанный тогда на коленке, сохранился, и привожу его здесь. Как и автограф знаменитого поэта, актёра и певца, чьим поклонником являюсь не один уже десяток лет. Сожалею, что забыл дома приготовленный для этого французский диск, но хорошо, что удалось взять хоть такой.

Судя по всему, это был один из последних, если не последний, его публичный песенный концерт. Выглядел ВВ, надо сказать, тогда не блестяще, с бледным, какого-то сероватого оттенка, лицом. Понятно было, что человек серьёзно болен. Ведь жить ему оставалось ровно два с половиной месяца.

И, тем не менее, смерть его, такая неожиданная, буквально потрясла всю Москву. Народ, забыв про Олимпиаду, стекался к театру на Таганке со всего города и области. Кирпичное возвышение за вестибюлем метро было завалено стихами, обращёнными к погибшему певцу и травившим его властям, люди читали их вслух, переписывали, передавали друг другу, а милиция, наводнившая тогда столицу, стояла рядом и ни во что не вмешивалась.

В день же похорон две параллельные улицы, Большая Радищевская и наша Володарского, были до отказа запружены народом аж до высотки на Котельнической набережной. Стояла июльская жара, и, свешиваясь в открытые окна своего конструкторского бюро, мы видели и слышали многочисленных поэтов и просто ораторов, взбиравшихся на фонарные столбы и подоконники соседних домов.

Публикую также здесь любительский снимок В.Высоцкого времён начала его триуфальной карьеры, который вы не могли никогда ранее видеть, и другое фото - сразу после смерти, с самыми близкими ему людьми.

"ЛЕНИНГРАДСКАЯ СИМФОНИЯ"

Сегодняшним студентам трудно будет представить, как можно прожить и проучиться пять лет на одну стипендию. Для тех, кому ещё памятны масштабы советских цен, все цифры пятидесятых годов здесь и далее уменьшаю в 10 раз, как это и произошло после хрущёвской деноминации рубля 1961 года.

Так вот, стипендия в Горном институте в то время составляла от 28 на первом до 38 на пятом курсе. Да ещё ежегодно, в мае масяце, студентов, как и всех, получающих зарплату, добровольно-принудительно подписывали на Госзаём развития народного хозяйства в размере месячной стипендии или оклада, вычитая потом ежемесячно по 10%.

Конечно, все студенты сразу отоваривались на весь месяц абонементами на обеды в студенческой столовой при институте. Это был нормальный полноценный обед из трёх блюд, и стоил, смешно вспоминать, лишь 40 копеек. Хлеб, кто помнит, стоял тогда уже нарезанным на всех столах предприятий питания, будучи бесплатным, и, даже вконец обнищав, с голоду помереть было невозможно. Транспортные тарифы тоже ещё не все забыли: метро и автобус - 5, троллейбус - 4, трамвай - 3 копейки.

Но не хлебом единым жив человек, тем более - студент, душа требовала ещё и зрелищ, и других увеселительных мероприятий. Требовались дополнительные ресурсы. Первое, что приходило на ум - разгрузка вагонов на товарных базах и грузовых дворах вокзалов. Но, не прошло и года, как этот способ быстрого обогащения перестал быть популярным: дело в том, что после ударной ночной работы, по воле большинства в бригаде, следовали затем такая же ударная пьянка и такой же ударный сон, в жертву которым приходилось приносить один, а то и два дня учебного процесса, а в сухом остатке после оставались лишь копейки.

Быстро пообтесавшись в Москве, скоро открыли более изысканные источники заработка, как, например, съёмки в массовках кино, благо - не только стадион в Лужниках, но и киностудия "Мосфильм" располагалась неподалёку от Студенческой улицы. Надо было просто явиться с утра к проходной "Мосфильма", откуда выходили помощники режиссёра или администраторы групп, набирая из собравшихся "артистов" необходимой фактуры для своих массовых сцен. Потом вели в костюмерную, где обряжали, гримировали и вели на съёмочную площадку. Собственно вся работа там и заключалась лишь в многочасовом сидении и ожидании долгожданной команды "Мотор!", после которой надо было минуты три что-то изображать. Всё остальное время можно было посвятить чтению конспектов, учебников и художественной литературы, да ещё и получив перед уходом 3 рубля, а если приглянёшься для съёмки крупным планом - то и 9.

Так и я однажды попал на крупный план кинокартины "Ленинградская симфония", снятую в 1957 году режиссёром Захаром Аграненко, где, минут за пять до конца фильма появляюсь в ложе филармонии рядом с главными персонажами фильма в форме морячка и с густо загримированными лицом и руками. За пять или шесть дублей, когда актёр Марк Перцовский в очередной раз начинал энергично взмахивать дирижёрской палочкой, а колонки взрывались оглушительной музыкой седьмой симфонии Шостаковича, его немецкая тема "тай-тай-тарайта!" врезалась в память на всю жизнь.

Всё снималось максимально приближённо к реальности, даже дирижёр и оркестранты выглядели блокадными доходягами. В руках у нас были программки, напечатанные специально к съёмкам и повторяющие реальные, той поры, даже коричневатой обёрточной бумажной фактурой. Рад, что удалось сохранить этот раритет, ценный, прежде всего, тем, что здесь приводится полный список всех реальных музыкантов оркестра, лишь немногим из которых удалось пережить голод и холод блокадной поры.

ЗАКРЫТИЕ СЕЗОНА - ПОЛВЕКА НАЗАД

Для сравнения ещё один матч закрытия сезона (играло, правда, в тот день не "Динамо"), более полувека назад - в 1956 году. Лишь несколько месяцев назад открылся этот новый московский стадион в Лужниках. Посмотрите, какое табло, с направляющими пазами для картонок со словами и цифрами, радовало зрителей в год открытия. На снимке - матч закрытия сезона, куда пришёл в компании с друзьями по студенческому общежитию студгородка на Студенческой улице (о как!). Из своей общаги на футбол в Лужники ходили мы пешком прямо по насыпи окружной железной дороги. Да и сезон тогда заканчивался раньше, чем сейчас - 28 октября.

ШАХТЁРСКОЕ ПРОШЛОЕ

Город Прокопьевск, Кемеровской области. Июнь 1957 года.

"ЧЁРНАЯ КОШКА"

Мифическая банда "Чёрная кошка", двери которой открывали сами сердобольные хозяева, отозвавшись на искусно имитируемое кошачье мяуканье, была известна в народе задолго до сериала "Место встречи изменить нельзя". Одно знаю точно - это не чисто московское явление: либо она имела многочисленные клоны в союзных городах и весях после "холодного лета 1953его", либо же не было её и совсем, а имеем дело лишь с красивой легендой, каких немало бытовало после войны.

В моей памяти это название привязано к городу Караганда, где на двадцатой шахте проходил свою последнюю практику летом 1958 года, задолго до появления знаменитого фильма.

Этот город от других шахтёрских отличало, прежде всего, большое количество сосланных ещё в 1942 году и проживавших там под неусыпным надзором органов граждан Чечено-Ингушетии и Республики немцев Поволжья. На шахте ни одного чеченца или ингуша увидеть не удалось, зато немцев было полным-полно. Даже мой непосредственный начальник - главный энергетик участка носил фамилию Шулер (на немецком der Schuler - ученик), писал которую, правда, с двумя "л", дабы не сойти за картёжного мошенника.

Волею судеб в это время проживал в Караганде и мой еднственный из четырёх дядей, вернувшийся живым с войны - оттрубивший пять лет на блокадном Ленинградском фронте, мамин брат Алексей. Перехал он со всей семьёй туда, к обосновавшемуся в городе ещё с началом коллективизации шурину, из родного гаршинского колхоза, где жить после демобилизации стало совсем невмоготу: невозможность вернуть к жизни пришедшие в негодность в годы войны трактора руководство склонно было списывать на вредительство и саботаж, регулярно направляя к нему для прояснения ситуации районного особиста, угрожавшего фронтовику своим пистолетом.

Но речь-то, собственно, не о нём, а о его сыне Николае, одном из трёх моих кузенов, учивших меня, шестилетку, курить и пасти гусей. Его и в детстве дразнили цыганёнком, а к моменту нашей встречи он стал уже совсем похож на цыгана и внешне (к сожалению, нет фотографии получше нижней, где мы с ним и его собакой), и образом жизни. Ни осёдлая домашняя жизнь, где пребывала в постоянном ожидании дородная супруга, ни работа на тех же шахтах его совершенно не привлекали - он устроился шофёром на автобус местной филармонии, развозя концертные бригады на гастроли в поселковые клубы области.

Застать его дома можно было только в воскресенье, одно из которых и стало местом нашего совместного выхода в свет. После экскурсий по питейным заведениям следующим пунктом программы значился кинотеатр, возле псевдоклассических колонн которого мы и стояли, покуривая перед началом сеанса. Неожиданно нашу идиллию нарушил громкий женский крик: "А-а-а! Чёрная кошка? Вот тебе чёрная кошка!" Оглянувшись, увидел симпатичную девушку, красивое лицо которой не особо искажал даже и гнев, написанный на нём. Руки этой красавицы успел заметить уже после того, как находившиеся в них полные пригоршни грязи, почерпнутой из ближайшей лужи, образовавшейся после недавнего дождя, уже опустились на кремовую спину летнего плаща-"пыльника", по моде того времени, гордо облегавшего плечи моего братана. Увидев, что разгневанная фурия наклонилась за новыми порциями грязи, готовясь, видимо, ещё и к контрольному выстрелу в голову, Николай позорно пустился наутёк, я - следом за ним. Отдышавшись, приступил к вопросам, но брат только нервно курил, отделываясь одним словом: знакомая.

Потом я отлёживался в шахтёрской больнице (об этом - "Давать стране угля"), и лишь в последнее воскресенье перед моим отъездом в Москву брат раскололся. Оказывается, в своих гастрольных поездках он давно и безуспешно пытался ухаживать за этой артисткой, пока не нашёл её слабое место: зацикленность на воровской романтике, распустившейся буйным цветов в то время во всех городских дворах. Шепнув по секрету, что состоит в банде "Чёрная кошка", он сразу резко повысил свои акции, и девица пошла на контакт. Но этого ей было мало, она уже не мыслила жизни без своего участия в бандитских делах, настаивая на скорейшем приёме в воровское сообщество. Когда Николай, ничего лучше не придумав, чем аналогии с партией, заикнулся про рекомендации, его резко отшили: "Я думала, ты там - авторитет, а оказалось - шестёрка!" Пришлось фантазировать про временный отъезд главаря и отсутствие кворума.

Но, сколь верёвочка ни вейся, а правду - не утаить... В один прекрасный день, вернее - ночь, после очередного свидания, она, крадучись, проследила его путь, доведя до самого дома - саманной мазанки, куда он и нырнул на ночлег. На другой день, придя на то же место, она поговорила со словоохотливыми соседями рабочего посёлка, узнав много такого, что он даже и сам о себе не знал.

Есть такая категория женщин, из которых боевая энергия просто бьёт ключом. Если её не направить сразу в какое-то общественное или политическое русло, в простой жизни, быту она всё сметёт на пути, как разрушительный сель.

Однажды с такой особой пришлось повстречаться и мне, когда, возвращаясь в Москву, после отпуска на родине у родителей, коротал время у железнодорожных касс Бузулука. В то время билеты на поезд были непреходяще актуальной, большой проблемой. Контролёры были бдительней или проводники честнее - но тогда и в голову никому не могло прийти нахально лезть в вагон, дав взятку проводникам или бригадиру поезда. И вот, проведя чуть ли не весь день с такой же молодой активисткой (правда, с противоположного полюса - она работала в паспортном столе, и присылала потом фотки в милицейской форме), даже в кино удалось сходить на фильм с символичным названием "Под стук колёс", с Ией Арепиной в главной роли (см. одноимённое стихотворение выше), к вечеру меня, наконец, осчастливили билетом на Москву. Подружка же осталась ждать билет до Кинеля, где есть пересадка на её башкирское направление. Но, оказалось, это ещё не всё. Не успел мой поезд проехать и десяти минут, как она вновь нарисовалась в вагоне, продлив общение ещё на три часа до самого Кинеля. Год спустя вдруг получаю письмо: "Твой друг Анатолий, не зная точного адреса, написал тебе письмо до востребования на московскую почту..." А потом и от мамы получаю тоже: "Приходила жена твоего друга Анатолия, ему нужно с тобой связаться, я дала твой адрес". Какой друг, да ещё и Анатолий? Но это, конечно же, опять была она, хотя год назад я умышленно не сообщил ей ничего, кроме моего имени и названия села, где жили родители. Таким же манером, как снег на голову, она потом свалилась из самолёта и на меня в Москве, узнав о наступившем холостом периоде в моей жизни.

Товарищ Сталин говорил: "Женщина в колхозе - большая сила". Он, корифей всех наук, наверняка знал: не только.