Одним из самых ярких впечатлений начала обучения в Горном институте было знакомство с иностранцами, и не просто знакомство, но и непринуждённое общение в студенческих аудиториях, и соседство в комнатах общежития. Чтобы понять причину этого лёгкого шока, стоит только вспомнить, когда это происходило. Только что умер Сталин, иностранцев представляли по двум, плохо стыкующимся, шаблонам: небожителями из "трофейных" и карикатурными персонажами из наших кинофильмов. А тут вот они рядом, да ещё и способные изъясняться на нашем великом и могучем. Приоткрытый железный занавес и фестиваль молодёжи - всё это было ещё где-то на подходе.
Самым многочисленным землячеством было, естественно, китайское. На нашей специальности, что было совсем не характерно, училась лишь одна китаянка Чень Шу-эр, которую тут же окрестили Шурой (вверху - на первомайской демонстрации). Как у всех китайских студентов, стремление к образованию, познанию нового, быть в учёбе впереди планеты всей принимало у неё какие-то гипертрофированные формы. Горе тому, кто оказывался рядом с ней на лекции - надо было постоянно отвлекаться на её вопросы, как будет то или другое по-русски, сама же при этом ни на миг не теряла нить рассуждений профессоров и доцентов. Некоторых же, наоборот, такое соседство радовало, давая возможность поделиться своими недюжинными запасами ненормативной лексики, которую втюривали с невинным и серьёзным видом. Но уже месяц спустя познания Шуры в этой деликатной сфере стали перекрывать самые изощрённые фантазии, делая самих шутников объектами насмешек.
Всё время совместного проживания в общежитии китайская община не переставала удивлять соседей-аборигенов. Так называемая "ленинская комната", где не было даже телевизора, тогда ещё - редкого чуда техники, а одни лишь столы да скамьи вдоль завешенных лозунгами и транспарантами стен, а потому пригодная лишь для уединения влюблённых парочек, стала совсем недоступной. Как не сунешься туда - всегда один и тот же сюжет: всё китайское землячество в полном составе прорабатывает очередного бедолагу, получившего четвёрку. Постоянно приходилось видеть этих несчастных, умолявших преподавателей разрешить им пересдачу.
После какого-то очередного вечернего проникновения посторонних лиц в общежитие, комендантом был издан строгий приказ о постоянном ночном дежурстве на этажах проживающих там студентов - составили списки, раскидали нас всех по дням и часам. Русских хватило лишь на три дня: как только перестали ходить проверяющие, исчезли и сами дежурные. Только когда выпадало дежурить китайцам, вплоть до самых каникул, совершая ночные визиты в туалет в конце коридора, можно было видеть на стуле согбенную фигуру китайца в непременных очках, склонившегося при тусклом коридорном свете над своими конспектами.
Был у нас и один монгол - Чейдок, с луноподобным, постоянно лоснящимся от жира, лицом, поражавший своих соседей в комнате общежития огромным количеством поедаемых мясных продуктов да удивительной способностью спать большую часть суток. Учился он на одни тройки, однако стипендию получал на порядок больше нашей.
Были ещё два венгра Дьёрдь (аналог русского Георгия) и Лайош, сразу ставший Лёшкой - нормальные весёлые ребята. Когда в ноябре 1956го, на их родине начался так называемый путч, оба тут же, собрав манатки, отправились домой, прямо сказав, что едут помогать восставшим, чем немало шокировали тогда всех нас. Дьёрдь так и не захотел возвращаться в Москву. Лайош (он в тёмном на нижнем снимке) вернулся после зимних каникул, благополучно доучившись до диплома.
Комментариев нет:
Отправить комментарий