"ЧЁРНАЯ КОШКА"

Мифическая банда "Чёрная кошка", двери которой открывали сами сердобольные хозяева, отозвавшись на искусно имитируемое кошачье мяуканье, была известна в народе задолго до сериала "Место встречи изменить нельзя". Одно знаю точно - это не чисто московское явление: либо она имела многочисленные клоны в союзных городах и весях после "холодного лета 1953его", либо же не было её и совсем, а имеем дело лишь с красивой легендой, каких немало бытовало после войны.

В моей памяти это название привязано к городу Караганда, где на двадцатой шахте проходил свою последнюю практику летом 1958 года, задолго до появления знаменитого фильма.

Этот город от других шахтёрских отличало, прежде всего, большое количество сосланных ещё в 1942 году и проживавших там под неусыпным надзором органов граждан Чечено-Ингушетии и Республики немцев Поволжья. На шахте ни одного чеченца или ингуша увидеть не удалось, зато немцев было полным-полно. Даже мой непосредственный начальник - главный энергетик участка носил фамилию Шулер (на немецком der Schuler - ученик), писал которую, правда, с двумя "л", дабы не сойти за картёжного мошенника.

Волею судеб в это время проживал в Караганде и мой еднственный из четырёх дядей, вернувшийся живым с войны - оттрубивший пять лет на блокадном Ленинградском фронте, мамин брат Алексей. Перехал он со всей семьёй туда, к обосновавшемуся в городе ещё с началом коллективизации шурину, из родного гаршинского колхоза, где жить после демобилизации стало совсем невмоготу: невозможность вернуть к жизни пришедшие в негодность в годы войны трактора руководство склонно было списывать на вредительство и саботаж, регулярно направляя к нему для прояснения ситуации районного особиста, угрожавшего фронтовику своим пистолетом.

Но речь-то, собственно, не о нём, а о его сыне Николае, одном из трёх моих кузенов, учивших меня, шестилетку, курить и пасти гусей. Его и в детстве дразнили цыганёнком, а к моменту нашей встречи он стал уже совсем похож на цыгана и внешне (к сожалению, нет фотографии получше нижней, где мы с ним и его собакой), и образом жизни. Ни осёдлая домашняя жизнь, где пребывала в постоянном ожидании дородная супруга, ни работа на тех же шахтах его совершенно не привлекали - он устроился шофёром на автобус местной филармонии, развозя концертные бригады на гастроли в поселковые клубы области.

Застать его дома можно было только в воскресенье, одно из которых и стало местом нашего совместного выхода в свет. После экскурсий по питейным заведениям следующим пунктом программы значился кинотеатр, возле псевдоклассических колонн которого мы и стояли, покуривая перед началом сеанса. Неожиданно нашу идиллию нарушил громкий женский крик: "А-а-а! Чёрная кошка? Вот тебе чёрная кошка!" Оглянувшись, увидел симпатичную девушку, красивое лицо которой не особо искажал даже и гнев, написанный на нём. Руки этой красавицы успел заметить уже после того, как находившиеся в них полные пригоршни грязи, почерпнутой из ближайшей лужи, образовавшейся после недавнего дождя, уже опустились на кремовую спину летнего плаща-"пыльника", по моде того времени, гордо облегавшего плечи моего братана. Увидев, что разгневанная фурия наклонилась за новыми порциями грязи, готовясь, видимо, ещё и к контрольному выстрелу в голову, Николай позорно пустился наутёк, я - следом за ним. Отдышавшись, приступил к вопросам, но брат только нервно курил, отделываясь одним словом: знакомая.

Потом я отлёживался в шахтёрской больнице (об этом - "Давать стране угля"), и лишь в последнее воскресенье перед моим отъездом в Москву брат раскололся. Оказывается, в своих гастрольных поездках он давно и безуспешно пытался ухаживать за этой артисткой, пока не нашёл её слабое место: зацикленность на воровской романтике, распустившейся буйным цветов в то время во всех городских дворах. Шепнув по секрету, что состоит в банде "Чёрная кошка", он сразу резко повысил свои акции, и девица пошла на контакт. Но этого ей было мало, она уже не мыслила жизни без своего участия в бандитских делах, настаивая на скорейшем приёме в воровское сообщество. Когда Николай, ничего лучше не придумав, чем аналогии с партией, заикнулся про рекомендации, его резко отшили: "Я думала, ты там - авторитет, а оказалось - шестёрка!" Пришлось фантазировать про временный отъезд главаря и отсутствие кворума.

Но, сколь верёвочка ни вейся, а правду - не утаить... В один прекрасный день, вернее - ночь, после очередного свидания, она, крадучись, проследила его путь, доведя до самого дома - саманной мазанки, куда он и нырнул на ночлег. На другой день, придя на то же место, она поговорила со словоохотливыми соседями рабочего посёлка, узнав много такого, что он даже и сам о себе не знал.

Есть такая категория женщин, из которых боевая энергия просто бьёт ключом. Если её не направить сразу в какое-то общественное или политическое русло, в простой жизни, быту она всё сметёт на пути, как разрушительный сель.

Однажды с такой особой пришлось повстречаться и мне, когда, возвращаясь в Москву, после отпуска на родине у родителей, коротал время у железнодорожных касс Бузулука. В то время билеты на поезд были непреходяще актуальной, большой проблемой. Контролёры были бдительней или проводники честнее - но тогда и в голову никому не могло прийти нахально лезть в вагон, дав взятку проводникам или бригадиру поезда. И вот, проведя чуть ли не весь день с такой же молодой активисткой (правда, с противоположного полюса - она работала в паспортном столе, и присылала потом фотки в милицейской форме), даже в кино удалось сходить на фильм с символичным названием "Под стук колёс", с Ией Арепиной в главной роли (см. одноимённое стихотворение выше), к вечеру меня, наконец, осчастливили билетом на Москву. Подружка же осталась ждать билет до Кинеля, где есть пересадка на её башкирское направление. Но, оказалось, это ещё не всё. Не успел мой поезд проехать и десяти минут, как она вновь нарисовалась в вагоне, продлив общение ещё на три часа до самого Кинеля. Год спустя вдруг получаю письмо: "Твой друг Анатолий, не зная точного адреса, написал тебе письмо до востребования на московскую почту..." А потом и от мамы получаю тоже: "Приходила жена твоего друга Анатолия, ему нужно с тобой связаться, я дала твой адрес". Какой друг, да ещё и Анатолий? Но это, конечно же, опять была она, хотя год назад я умышленно не сообщил ей ничего, кроме моего имени и названия села, где жили родители. Таким же манером, как снег на голову, она потом свалилась из самолёта и на меня в Москве, узнав о наступившем холостом периоде в моей жизни.

Товарищ Сталин говорил: "Женщина в колхозе - большая сила". Он, корифей всех наук, наверняка знал: не только.