ПЕРВАЯ ЖЕНА

Первой женой Есенина, хоть и не венчанной, была Анна Романовна Изряднова (1891 - 1946). Познакомились в типографии И.Д.Сытина, где она работала корректором. Сёстры-москвички Анна, Серафима и Надежда были девушки прогрессивные, начитанные. Ходили на лекции, митинги, поэтические вечера. И сами зарабатывали себе на жизнь. Когда в 1913-ом в типографии появился юный Серёжа, то произвёл фурор. За золотые кудри и какую-то нездешнюю кукольную красоту его тут же окрестили вербочным херувимом. Ангелочек оказался заносчивым и самолюбивым - его сразу за это невзлюбили. Новичок сразу привязался к Анне - его полной противоположности. Старше на четыре года, скромная, рассудительная - она ободряла непризнанного пока поэта, терпела его непомерную требовательность во всём. Даже с кем из женщин ей можно разговаривать - решал он. Вот и на типографском фото парочка - на разных полюсах: Сергей - наверху, Анна - в самом низу.

Тем не менее. И года не прошло - они поженились. Девушка прогрессивная - гражданским браком. Муж оказался очень непрактичным, всю свою получку тратил на книги и журналы. Это, видимо, унаследовано от отца. Совершенно не приспособленный к крестьянскому труду (даже лошадь не мог запрячь), папаша работал в мясной лавке в Москве. Разделывал только туши со снятой кожей. Даже курице живой отрубить голову не мог. Тот ещё мясник! И всё свободное время проводил в раздумьях и мечтах. Зато исключительная работоспособность и настойчивость в достижении цели - это всё от мамы Татьяны Фёдоровны.

Узнав, что жена беременна, в марте 1914-го Сергей отправился отдохнуть в Крым. Обосновался в Ялте, откуда слал гневные письма, требуя денег. Вернулся осенью, когда началась война. За деньгами на обратный проезд Анне пришлось обращаться к свёкру. В декабре родился  сын Георгий (Юрий). Ребёнок сразу начал болеть, родители сбивались с ног, меняя врачей и больницы. Когда опасность миновала, Сергей вновь покинул жену, намылившись за славой и признанием в столицу, Петроград. Сказал - на месяц, оказалось - навсегда. Но Анна с участием и пониманием покорно приняла и это. Дружбу и взаимное уважение не могло поколебать ничто. Понимала: поэт не создан для нормальной семейной жизни. Как признавал он и сам тоже:

                "Дорогая", "милая", "навеки"...
                А в душе всегда одно и то ж:
                если тронуть страсти в человеке,
                то, конечно, правды не найдёшь".

Дочь Зинаиды Райх Татьяна вспоминает: "На бульваре мы нежданно-негаданно познакомились со своим сводным братом Юрой Есениным. Он был старше меня на четыре года. Его как-то тоже привели на бульвар, и, видно, не найдя для себя другой компании, он принялся катать нас на санках. Мать его, Анна Романовна Изряднова, разговорилась на лавочке с нянькой, узнала, "чьи дети", и ахнула: "Брат сестру повёз!" Она тут же пожелала познакомиться с нашей матерью. С тех пор Юра стал часто бывать у нас, а мы - у него. Анна Романовна принадлежала к числу женщин, на чьей самоотверженности держится белый свет. Глядя на неё, простую и скромную, вечно погружённую в житейские заботы, можно было обмануться и не заметить, что она была в высокой степени наделена чувством юмора, обладала литературным вкусом, была начитанна. Всё связанное с Есениным было для неё свято, его поступков она не обсуждала и не осуждала. Долг окружающих по отношению к нему был ей совершенно ясен - оберегать. И вот - не уберегли. Сама работящая, она уважала в нём труженика - кому как не ей было видно, какой путь он прошёл всего за десять лет, как сам себя менял внешне и внутренне, сколько вбирал в себя - за день больше, чем иной за неделю или за месяц. Они с матерью симпатизировали друг другу. С годами Анна Романовна становилась человеком всё более близким нашей семье. С сыном своим она рассталась в конце тридцатых годов и, не зная о его гибели, десять лет ждала его - до последнего своего вздоха".

Ждала потому, что от родных тогда скрывали сам факт расстрела. Врали: "Осуждён на 10 лет без права переписки". Юру заложил его самый близкий друг - тайный стукач НКВД. Провоцировал на откровенные разговоры, а потом цитировал в доносах. Мама проводила сына в армию, но прослужил он в лётной части под Хабаровском недолго - новобранца арестовали и этапировали в Москву. Приговорили к высшей мере за "покушение на тов. Сталина", которое "не совершил по независящим от него обстоятельствам" - призыву в армию. А Анна до самой смерти в 1946 году продолжала хлопотать о сыне и носить передачи в Бутырскую тюрьму...

Когда расстреляли Мейерхольда и зверски убили Зинаиду Райх, Анна оставшихся сиротами есенинских детей забрала к себе. Таня и Костя какое-то время жили у неё. Но потом в НКВД спохватились, детей отобрали и отвезли в детдом.

Став взрослыми, они не забывали "приёмную мать". Уходя добровольцем на фронт, зашёл попрощаться Константин. Анна достала самую дорогую реликвию - пачку папирос "Сафо". За четыре дня до смерти точно так же перед поездом в Ленинград заходил прощаться и его отец. Начатую пачку самых дорогих тогда папирос Есенин забыл на столе. Все папиросы, за исключением одной, выкурил Юра, готовясь к армии. А последнюю, с пересохшим уже табаком, - теперь и его брат...

Похоронена эта незаурядная женщина на Введенском кладбище в Москве. 
   

ГАЛИНА БЕНИСЛАВСКАЯ

 
Вопреки фамилии, ничего польского в Галине Артуровне Бениславской не было. Мать её - грузинка, отец - француз. Гремучая смесь для лав стори, не правда ли? Узнав, что его подруга беременна, французик с фамилией Карьер сбежал, а мать, родив девочку, тронулась рассудком. Ребёнка удочерила мамина сестра - врач по профессии. Приёмный отец Артур Казимирович Бениславский тоже был врачом, и довольно успешным. В 1917 году Галя окончила с золотой медалью столичную гимназию, вступила в партию большевиков и отправилась в Харьковский университет поступать на естественный факультет. Очень самостоятельная девушка.

Когда город заняли белые, она решила пробираться к красным. Линию фронта перейти не удалось - была схвачена и приговорена к расстрелу. Но тут судьба улыбнулась ей. В контрразведку нечаянно заглянул (не падайте в обморок) Артур Казимирович. Оказывается, он служил в медсанчасти этого самого гарнизона. Дочь была спасена, а папа ещё и помог ей перебраться к своим, снабдив фиктивным удостоверением сестры милосердия Добровольческой армии.

Линию фронта она перешла, но теперь уже красные поволокли её на расстрел. Тщательно обыскав, нашли ту самую справку и тут же порешили: в расход! Напрасно Галина вопила истошным голосом: "Я - большевичка! Я - своя! Телеграфируйте Козловскому!" И судьба смилостивилась второй раз: докричалась. Козловский - старый большевик, один из "вождей", приближённых к Ленину, был отцом её гимназической подруги Яны. Он и давал ей рекомендацию в партию. Ответная телеграмма не заставила себя ждать: освободить и препроводить в Москву. Там он устроил её на работу в ЧК, помог получить комнатку в Брюсовом переулке, ставшую позднее такой родной для Есенина, его многочисленной родни, друзей и собутыльников.

Эта история любви началась 19 сентября 1920 года в Большом зале консерватории, где проходило шоу под названием "Суд над имажинистами". Галя с Яной, вообще-то, пришли лишь послушать Шершеневича, славившегося красноречием и зычным бархатным голосом. ТВ же тогда не было, только живое искусство. Галю задержали на работе, а место в первом ряду рядом с Яной удержать не удалось. Боевая подруга раздобыла где-то стул и демонстративно поставила его прямо перед креслом нахала. "Подсудимые" сидели перед ней, и на самом краю сцены - Есенин. Он то и дело посматривал на Галю и хитро улыбался. Она оборачивалась к Яне, возмущалась. Подружки стихов поэта не слышали и не читали, но уже видели однажды в Политехническом, и тогда он произвёл на них неважное впечатление. Мариенгоф и Есенин появились на вечере в музее в цилиндрах, купленных по случаю. Военный коммунизм: все прочие головные уборы в магазинах распределялись по талонам. Но если на длинном Анатолии цилиндр смотрелся органично, то на крестьянском пареньке-коротышке выглядел смешно. "Как на корове седло", - это галины слова. Сразу вспоминалась комическая пара той поры - Пат и Паташон.

Гром грянул, когда дали последнее слово "подсудимым", и настала очередь Есенина читать свои стихи. Это было нечто. Так мастерски и завораживающе не читал ещё никто. Люди повскакали с мест и бросились к сцене. Галя не могла вспомнить, как оказалась у самой рампы с руками, протянутыми к поэту. Есенина не хотели отпускать. Уже одетого, в пальто, подняли на руках и понесли на сцену. Читал на бис. Жизнь Бениславской после этого вечера круто поменялась. Стала жить теперь, по её словам, от одного выступления поэта до другого. Даже бросила работу в ЧК. Чтоб иметь больше свободного времени, устроилась в редакцию газеты "Беднота".

Вскоре последовало и личное знакомство, начался этот самый народный роман. Сергей перевёз в галину комнатушку свои чемоданы, а потом и сестёр Шуру и Катю, десяти и шестнадцати лет. Жил с ними ещё и малец-кузен из Константиново, но ночевать уходил, для всех не хватало места на полу. Галя принялась обзаводиться утварью: купила три венских стула, посуду. И даже небольшой пузатенький самовар. Его можно видеть на фото, где поэт как бы читает маме стихи.

И года не прошло - всё это трудное счастье рухнуло: Есенин ушёл к Айседоре Дункан. Галина тяжело переносила разрыв. Лечилась в нервной клинике, потом жила ожиданием возвращения поэта из-за границы, надеждой, что он вернётся к ней. В августе 1922-го так и случилось. Вконец измотанная Айседора отправилась поправлять здоровье на Юг. Есенин, сославшись на дела, обещал подъехать через пару дней. Но, посадив жену на поезд, собрал вещички и перебрался в Брюсов переулок.

Галина была на седьмом небе. Айседора изводила деньги на длинные телеграммы, а Галя с Сергеем сочиняли обидные ответы и вместе хохотали. Не выдержав кошмара, Айседора оставила балетную школу и навсегда покинула страну.

Радостная эйфория  прошла, когда Галина обнаружила, что Есенин  вернулся из свадебного путешествия совсем другим. Теперь это был безвольный алкоголик, за которым нужен постоянный глаз да глаз. Хорошо, что подросла Катя. Они очень сдружились на почве спасения поэта. И даже на фото всегда вместе. А третьим между ними ещё и Эрлих - друг Сергея, которому он посвятил свои последние стихи, написанные кровью. Двум подружкам пришлось взвалить на себя все издательские и денежные дела поэта: пристраивать стихи и выбивать гонорары. С наступлением ночи обе женщины отправлялись прочёсывать окружающие пивные и прочие "намоленные" места. Если приходил сам, то с целой оравой друзей и прихлебателей. Женщинам в комнате уже не было места, и Галя с Катей и Шурой просились на ночлег к старушке-соседке по коммуналке. У той каморка была ещё меньше, и лежащей с края приходилось спать наполовину под кроватью.

Сергея пробовали лечить в клиниках и больницах - всё тщетно: либо не помогало, либо оттуда сбегал. Он сам понимал, что погибает. Вбил в голову, что спасти может только жизнь в нормальном браке с мещанским уютом. За три месяца до смерти расписался с Софьей Андреевной Толстой, внучкой писателя (они с Катей, Шурой и друзьями - на снимке внизу). И месяца не прошло - изливал уже душу этим самым друзьям: "Там везде борода! Меня преследует эта борода!" Сорвавшись, покрошил в доме все картинные рамы и стёкла фотографий, а заодно ещё мебель и посуду. Теперь уже Софья носила ему передачи в больницу.

Галя ничего этого не знала. Не была и на похоронах поэта - её опять оградили от всех новостей в закрытой психолечебнице. Второй предательский побег - это было уже слишком. Долго и безуспешно лечилась. Выйдя из клиники, поняла: без Есенина её жизнь утратила всякий смысл. Всё свободное время проводила на родной могиле. А 3 декабря 1926 года, в ясный морозный день здесь и рассталась с жизнью, ставшей ненужной.

Достала заранее заготовленную предсмертную записку. "Самоубилась" здесь, хотя и знаю, что после этого ещё больше собак будут вешать на Есенина. Но и ему и мне это будет всё равно. В этой могиле для меня всё самое дорогое..." Докурила последнюю папиросу и на коробке дописала: "Если финка будет воткнута после выстрела в могилу - значит даже тогда я не жалела. Если жаль - заброшу её далеко". Револьверчик достала плохонький - маленький карманный "бульдог". Курок не сработал. Уже закоченевшей на морозе рукой с трудом вывела: "1 осечка". Второй выстрел в грудь оказался "удачным". Настолько, что она потеряла сознание, а финка с револьвером выпали из рук.

Смерть Бениславской, эта её жертвенность, так потрясли тогдашнюю Москву, что даже вскрыли есенинскую могилу, а гроб с её телом захоронили рядом с любимым человеком.