ГАЛИНА БЕНИСЛАВСКАЯ

 
Вопреки фамилии, ничего польского в Галине Артуровне Бениславской не было. Мать её - грузинка, отец - француз. Гремучая смесь для лав стори, не правда ли? Узнав, что его подруга беременна, французик с фамилией Карьер сбежал, а мать, родив девочку, тронулась рассудком. Ребёнка удочерила мамина сестра - врач по профессии. Приёмный отец Артур Казимирович Бениславский тоже был врачом, и довольно успешным. В 1917 году Галя окончила с золотой медалью столичную гимназию, вступила в партию большевиков и отправилась в Харьковский университет поступать на естественный факультет. Очень самостоятельная девушка.

Когда город заняли белые, она решила пробираться к красным. Линию фронта перейти не удалось - была схвачена и приговорена к расстрелу. Но тут судьба улыбнулась ей. В контрразведку нечаянно заглянул (не падайте в обморок) Артур Казимирович. Оказывается, он служил в медсанчасти этого самого гарнизона. Дочь была спасена, а папа ещё и помог ей перебраться к своим, снабдив фиктивным удостоверением сестры милосердия Добровольческой армии.

Линию фронта она перешла, но теперь уже красные поволокли её на расстрел. Тщательно обыскав, нашли ту самую справку и тут же порешили: в расход! Напрасно Галина вопила истошным голосом: "Я - большевичка! Я - своя! Телеграфируйте Козловскому!" И судьба смилостивилась второй раз: докричалась. Козловский - старый большевик, один из "вождей", приближённых к Ленину, был отцом её гимназической подруги Яны. Он и давал ей рекомендацию в партию. Ответная телеграмма не заставила себя ждать: освободить и препроводить в Москву. Там он устроил её на работу в ЧК, помог получить комнатку в Брюсовом переулке, ставшую позднее такой родной для Есенина, его многочисленной родни, друзей и собутыльников.

Эта история любви началась 19 сентября 1920 года в Большом зале консерватории, где проходило шоу под названием "Суд над имажинистами". Галя с Яной, вообще-то, пришли лишь послушать Шершеневича, славившегося красноречием и зычным бархатным голосом. ТВ же тогда не было, только живое искусство. Галю задержали на работе, а место в первом ряду рядом с Яной удержать не удалось. Боевая подруга раздобыла где-то стул и демонстративно поставила его прямо перед креслом нахала. "Подсудимые" сидели перед ней, и на самом краю сцены - Есенин. Он то и дело посматривал на Галю и хитро улыбался. Она оборачивалась к Яне, возмущалась. Подружки стихов поэта не слышали и не читали, но уже видели однажды в Политехническом, и тогда он произвёл на них неважное впечатление. Мариенгоф и Есенин появились на вечере в музее в цилиндрах, купленных по случаю. Военный коммунизм: все прочие головные уборы в магазинах распределялись по талонам. Но если на длинном Анатолии цилиндр смотрелся органично, то на крестьянском пареньке-коротышке выглядел смешно. "Как на корове седло", - это галины слова. Сразу вспоминалась комическая пара той поры - Пат и Паташон.

Гром грянул, когда дали последнее слово "подсудимым", и настала очередь Есенина читать свои стихи. Это было нечто. Так мастерски и завораживающе не читал ещё никто. Люди повскакали с мест и бросились к сцене. Галя не могла вспомнить, как оказалась у самой рампы с руками, протянутыми к поэту. Есенина не хотели отпускать. Уже одетого, в пальто, подняли на руках и понесли на сцену. Читал на бис. Жизнь Бениславской после этого вечера круто поменялась. Стала жить теперь, по её словам, от одного выступления поэта до другого. Даже бросила работу в ЧК. Чтоб иметь больше свободного времени, устроилась в редакцию газеты "Беднота".

Вскоре последовало и личное знакомство, начался этот самый народный роман. Сергей перевёз в галину комнатушку свои чемоданы, а потом и сестёр Шуру и Катю, десяти и шестнадцати лет. Жил с ними ещё и малец-кузен из Константиново, но ночевать уходил, для всех не хватало места на полу. Галя принялась обзаводиться утварью: купила три венских стула, посуду. И даже небольшой пузатенький самовар. Его можно видеть на фото, где поэт как бы читает маме стихи.

И года не прошло - всё это трудное счастье рухнуло: Есенин ушёл к Айседоре Дункан. Галина тяжело переносила разрыв. Лечилась в нервной клинике, потом жила ожиданием возвращения поэта из-за границы, надеждой, что он вернётся к ней. В августе 1922-го так и случилось. Вконец измотанная Айседора отправилась поправлять здоровье на Юг. Есенин, сославшись на дела, обещал подъехать через пару дней. Но, посадив жену на поезд, собрал вещички и перебрался в Брюсов переулок.

Галина была на седьмом небе. Айседора изводила деньги на длинные телеграммы, а Галя с Сергеем сочиняли обидные ответы и вместе хохотали. Не выдержав кошмара, Айседора оставила балетную школу и навсегда покинула страну.

Радостная эйфория  прошла, когда Галина обнаружила, что Есенин  вернулся из свадебного путешествия совсем другим. Теперь это был безвольный алкоголик, за которым нужен постоянный глаз да глаз. Хорошо, что подросла Катя. Они очень сдружились на почве спасения поэта. И даже на фото всегда вместе. А третьим между ними ещё и Эрлих - друг Сергея, которому он посвятил свои последние стихи, написанные кровью. Двум подружкам пришлось взвалить на себя все издательские и денежные дела поэта: пристраивать стихи и выбивать гонорары. С наступлением ночи обе женщины отправлялись прочёсывать окружающие пивные и прочие "намоленные" места. Если приходил сам, то с целой оравой друзей и прихлебателей. Женщинам в комнате уже не было места, и Галя с Катей и Шурой просились на ночлег к старушке-соседке по коммуналке. У той каморка была ещё меньше, и лежащей с края приходилось спать наполовину под кроватью.

Сергея пробовали лечить в клиниках и больницах - всё тщетно: либо не помогало, либо оттуда сбегал. Он сам понимал, что погибает. Вбил в голову, что спасти может только жизнь в нормальном браке с мещанским уютом. За три месяца до смерти расписался с Софьей Андреевной Толстой, внучкой писателя (они с Катей, Шурой и друзьями - на снимке внизу). И месяца не прошло - изливал уже душу этим самым друзьям: "Там везде борода! Меня преследует эта борода!" Сорвавшись, покрошил в доме все картинные рамы и стёкла фотографий, а заодно ещё мебель и посуду. Теперь уже Софья носила ему передачи в больницу.

Галя ничего этого не знала. Не была и на похоронах поэта - её опять оградили от всех новостей в закрытой психолечебнице. Второй предательский побег - это было уже слишком. Долго и безуспешно лечилась. Выйдя из клиники, поняла: без Есенина её жизнь утратила всякий смысл. Всё свободное время проводила на родной могиле. А 3 декабря 1926 года, в ясный морозный день здесь и рассталась с жизнью, ставшей ненужной.

Достала заранее заготовленную предсмертную записку. "Самоубилась" здесь, хотя и знаю, что после этого ещё больше собак будут вешать на Есенина. Но и ему и мне это будет всё равно. В этой могиле для меня всё самое дорогое..." Докурила последнюю папиросу и на коробке дописала: "Если финка будет воткнута после выстрела в могилу - значит даже тогда я не жалела. Если жаль - заброшу её далеко". Револьверчик достала плохонький - маленький карманный "бульдог". Курок не сработал. Уже закоченевшей на морозе рукой с трудом вывела: "1 осечка". Второй выстрел в грудь оказался "удачным". Настолько, что она потеряла сознание, а финка с револьвером выпали из рук.

Смерть Бениславской, эта её жертвенность, так потрясли тогдашнюю Москву, что даже вскрыли есенинскую могилу, а гроб с её телом захоронили рядом с любимым человеком.