ПАРАФРАЗ МАРКА ТВЕНА

КАК Я РЕДАКТИРОВАЛ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННУЮ ГАЗЕТУ

(Парафраз Марка Твена)

Оказавшись весной 1953 года в редакционном кабинете многотиражной газеты нашего сельскохозяйственного района и приступив к работе в должности ответственного секретаря редакции, напару с её тогдашним номинальным редактором Иваном Шитовым, сразу окунулся в коловерть не знакомых ранее интересных дел.

Быстро выяснив, в чём каждый из нас двоих превосходил другого, мирно поделили обязанности. Ваня, положив перед собой список телефонов районного начальства и правлений всех колхозов, с утра обзванивал должностных лиц в поисках фактического материала. Выглядело, точнее - звучало, это примерно так:

-Послушай, дорогой, ты уже провёл собрание по Берии?

-Когда мне проводить? У меня по сенокосу план горит, мать-мать-мать...

-Ты дурака не валяй, за это в райкоме по головке не погладят.

-Ну ладно, пиши, что провёл.

-Вот это уже лучше. И кто выступал?

-Кому выступать, на сенокос народу нехватает, мать-мать...

-Ты что придуряешься, у тебя актива нет?

-Ну, как нет? Бригадир Чемодуров, мать... Счетовод Брюзгин, доярка Сухорукова, мать-мать...

-Вот и ладушки, предупреди их, если что.

Довольный, Ваня передавал мне листок с фамилиями, и дальше уже начиналась моя, чисто редакторская работа: писание материала, подбор типа и размера шрифта, а после того, как наборщица набирала материал свинцовыми литерами из разных касс и делала пробный оттиск, - и правка ошибок.

Упомянутый выше Берия был на тот момент для нас настоящей халявой: не мудрствуя лукаво, можно было брать из центральной прессы уже готовые монологи активистов, клеймивших негодяя на таких же собраниях, и приписывать их нашим колхозникам. Половина, если не вся первая полоса, была уже готова. Половину второй занимало традиционное "Международное положение", которое поздно вечером диктовалось из Москвы на средних радиоволнах для провинциальных газет. Записав материал, иногда ещё даже успевал и на танцевальный подиум в центральном парке села.

Газета без местных фотографий никому не интересна, поэтому Иван регулярно выезжал со стареньким ФЭДом в колхозы, отпечатанные снимки отправлял в Оренбург, и недели через две они возвращались назад в виде готового газетного клише, разбавляя на полосах фотоснимки принудительного ассортимента. Вот и меня он потом увековечил со школьной стенгазетой, в память о совместной работе.

С Берией мы всё-таки переборщили: позвонило разгневанное райкомовское начальство, получившее нагоняй из области за политическую близорукость. Оказывается, поношение Берии прекратилось повсюду ещё недели две назад, а мы всё продолжали. Беднягу Шитова ждал партийный выговор, но обошлось.

О Берии же долго ещё вспоминали с ним потом, слушая тут же возникшую частушку:

"Берия, Берия

вышел из доверия,

а товарищ Маленков

надавал ему пинков".

Через полгода появилось и добавление:

"Двадцать пятого числа

расстреляли, как осла".

До сих пор не могу понять, когда и почему именно осла подвергли такой же экзекуции.

Ещё одним нашим постоянным кошмаром была боязнь ошибиться в написании фамилий и должностей вождей. От редактора к редактору передавались из глубины времён правило фамилии Ленина и Сталина не переносить, и две кошмарные ошибки: пропуск буквы "л" в слове "главнокомандующий" и замена буквы в слове "Ворашилова", да ещё и с переносом последних трёх слогов.

Как раз на Ворошилове-то я, как ни бдел, и проштрафился, проглядев в тираже "Вовошилова", к счастью, хоть без переноса. Теперь уже Ваня подтрунивал надо мной, ожидающим возмездия. Но времена уже были не сталинские, обошлось и на этот раз.

А на переносе я и не мог проколоться. Это был наш, с моим другом Николаем Кожевниковым, конёк - шло негласное соревнование, кто больше сделает в школьных изложениях и сочинениях переносов последнего слога в словах "употреблять" и "оскорблять", причём в зачёт шли лишь слова с ошибкой - "д" на месте "т". Это спор я проиграл, ну не мог, как он, вставлять в контекст эти два слова, где надо и не надо.

Быстро освоившись в редакционном кабинете, я совсем оборзел, попросив наборщицу изготовить мне свой личный редакционный блокнот, на каждом листе которого вверху была фирменная шапка: "Стахановец полей" - Орган РК КПСС и исполкома районных депутатов... с моими должностью, Ф.И.О. и телефоном. Жалею теперь, что блокнот не сохранился.

Заматерел и заборзел, глядя на меня, и затюканный раньше редактор Шитов. Все многотиражки области должны были рассылать обязательные экземпляры во все такие же редакции области, чем и занималась наша секретарша. И вот, когда в редакционной запарке выдалось свободное время, я как-то взял газету соседнего Первомайского района и ужаснулся количеству допущенных там ошибок. Когда поправил их все, красного цвета на газете стало почти столько же, как и чёрного. Ваня загорелся: "Давай им отошлём!". Сказано - сделано. Шитов, опережая секретаршу, в нетерпении сам уже разбирал почту - никакой ответной реакции. На том и успокоились.

Осенью Ваня остался один, а я опять вернулся в школу, в десятый класс. Через месяц или два повстречались с ним на улице. "Ты знаешь, - говорит мне, - они в ответ прислали нашу газету, такую же разрисованную красным". - "И что, много ошибок?" - "Да ещё больше, чем у них", - ответил он удручённо.