Районная средняя школа в Андреевке относилась к числу образцовых в области. Почти все её выпускники, пожелавшие продолжить образование, без проблем преодолевали конкурсные вступительные экзамены в ВУЗы, включая и московские. И всё это - результат неиссякаемой энергии её бессменного директора Михаила Николаевича Ожогина, не упускавшего из вида и контроля ни одной мелочи учебного процесса.
Сама фамилия его звучала грозно для всех учеников, собравшихся вместе из окрестных сёл, и самое отпетое послевоенное подростковое хулиганьё откровенно его побаивалось, стараясь лишний раз не попадаться на глаза. Даже просто улыбающимся его редко кто мог увидеть. На моей памяти это случилось лишь однажды, когда в нашем классном журнале он увидел новую фамилию - Филон.
"Филонами обычно называют лентяев и прогульщиков, - сказал он смущённому новичку, - посмотрим, как далеко ты продвинешься от нарицательного имени к собственному". Надо сказать, что бедолага с одиозной фамилией, приезжавший с дальней заимки, и правда, стал появляться всё реже и реже, пока совсем не пропал, а доклады дежурных на уроках немецкого о тех, кто "бляйбен ам хаузе", не приобрели устойчивый рефрен: "...унд Филон".
За строгой и грозной внешностью директора, как теперь уже понимаю, скрывалась утончённая духовная конституция. Когда он рассказывал нам на уроке о гражданской казни Чернышевского: "Его поставили на колени и, когда над головой ломали шпагу, моросил мелкий дождь, и было непонятно, слёзы или струйки дождя скатываются по его щекам", - тут его голос предательски задрожал и глаза заблестели натуральными, вдруг навернувшимися слезами.
Именно ему и обязан любовью к литературе, поэзии, грамотному изложению мысли, к творчеству в широком смысле. Да и не я один - он каждого теребил, понуждая испытать свои силы на этой стезе. Даже затеял регулярную большую стенгазету со стихами, рассказиками и рисунками учеников, начиная с 5 класса. Помню ещё, как удивлялся тогда, зачем он поместил там стишок Щанкина, которого даже заподозрить в стихосложении было невозможно, всего из четырёх строк:
"На варежку мягко
ложится снежок.
Ему - хорошо,
и мне хорошо".
Теперь же понимаю: в этом что-то есть.
Именно по настоянию Михаила Николаевича, пробившего назначение в райкоме партии, после 9 класса я был направлен на всё лето в редакцию районной многотиражки на должность секретаря редакции, с зачислением в штат и настоящей зарплатой, фактически же выполняя работу редактора газеты, которым в то время служил там добрейший Иван Шитов. Карты в районной номенклатуре постоянно тасовались, ему пришлось поработать перед тем и в Райпотребсоюзе, и в Заготскоте. Но об этом - в другой раз.
Лицом к лицу - лица не увидать, большое видится на расстояньи - поэт прав. Только с высоты возраста видится теперь та огромная хозяйственная деятельность директора, благодаря которой и держалась школа на должном уровне. Там, где нет других дров, кроме кизяка, а снежные бураны заносили дома под крыши, и в школе, и в домах проживания приезжих учителей всегда было тепло, а дорожки - расчищены. Классные комнаты и большой спортзал соответствовали самым высоким стандартам. Рядом со школой было заложено нормальное футбольное поле с настоящими воротами, где с удовольствием играли и практиканты-студенты Московского института геодезии и картографии, дети испанцев-эмигрантов. У одного из них, настоящего мастера футбола по имени Мануэль Гарсия, мы, доморощенные таланты, нахватались много нового и полезного.
Но самым любимым детищем директора был разбитый им вокруг школы парк, называвшийся почему-то садом, где были и несколько моих деревьев. Он постоянно поливался, подсевался, обновлялся, взрослея и мужая в своём росте вместе с нами. Ко времени выпуска из школы деревья стали уже столь большими, что в их спасительной тени мы с другом Кожевниковым, прощаясь с альма матер и её директором и завучем П.Н.Филипповым, сидевшими напротив, могли уже, как взрослые - на равных,под водочку и папиросы, вести неторопливую беседу "за жизнь".
Года через два после этого М.Н.Ожогина перевели в другой район. Приезжая снова и снова в родные края, с горечью наблюдал за школой, приходящей во всё больший упадок, покуда совсем не развалилась. Давно уже нет футбольного поля, а от сада остались лишь единичные чахлые деревья.
Слава Богу, память о любимом педагоге - гораздо более живуча и не подвластна ударам жестокого времени.
Комментариев нет:
Отправить комментарий