После периода бурного увлечения певчими птицами на пару с другом молодости Сашкой Зельцером, когда не осталось ни одной мало-мальски известной в наших местах породы птиц, за которой не пришлось ухаживать, содержа её в клетке, наступил потом длительный перерыв. А после выхода на пенсию пришло время для наблюдения за образом жизни и повадками пернатых уже на природе, в их естественной среде обитания.
Той зимой у нас сложился неплохой коллектив: мы с женой и Юра с молодым далматином Бонькой, ежедневные реабилитационные прогулки с которым ему рекомендовали врачи после онкологической операции на лёгких.
Птичья фауна в зимнем Подмосковье не балует разнообразием, в основном, это - семейство синичных. Они-то и стали основной целью нашей заботы. Большую синицу, в просторечии - просто синичку, знает каждый. Это - сильная и ловкая птица, смелая и беспощадная в драке. Однажды Саша, за неимением свободной клетки, подсадил большую синицу к щеглу - на другой день обнаружил аборигена с выклеванными глазами. Мне приходилось видеть, как синицы устраивали свои гнёзда на самом дне двухметровых асбоцементных труб, врытых в землю в качестве дачного забора. Как пара птичек умудрялась строить там своё гнездо, ничуть не удивляло. Смущало лишь одно: как будут выбираться оттуда наружу подросшие птенцы?
Весь брачный период самец не отпускает от себя самку ни на шаг. Различить их, кстати, очень просто: у самца от шеи до хвоста брюшко украшает широкая чёрная полоса, для его подруги природа расщедрилась лишь на короткий чёрный галстук (см. на фото). Ревность самца жестока и беспредельна: при малейшем подозрении на неверность он прогоняет подругу навсегда, уничтожая при этом ещё и всю её кладку яиц. Здесь синицы тоже уникальны и неповторимы: в их выводке никогда не бывает менее 10-12 особей, зафиксированный рекорд - 14.
А теперь чуть-чуть напрягите мозги и задайтесь вопросом: если вместо двух синиц летом стало, допустим, 12, а численность их из года в год остаётся постоянной, куда же деваются остальные? Правильно, фатально погибают, не пережив зиму. До следующего лета доживут только те же двое из двенадцати. Причём весь этот голодомор свирепствует лишь два месяца - ноябрь и декабрь, когда после осеннего изобилия насекомых приходится отыскивать козявок, спрятавшихся от мороза под листьями и корой, да ещё и в условиях светового дня, скукожившегося до шести часов. Естественный отбор по-своему справедлив: выживают лишь самые крепкие и способные.
20 января синицы начинают уже запевать, а с голодухи, ежу понятно, не запоёшь.
Первое, что мы сделали той зимой - вдоль Бумажного просека, пересекающего лес Лосиного острова от Нового драмтеатра до больницы МПС им. Семашко, развесили кормушки с семенами подсолнуха, заложив на прямой трассе четыре пункта питания, а на соседних ветках ещё и подвесили куски несолёного свиного сала. Для более близкого общения был всегда при себе и деликатес: дольки подсушенных в духовке орешков арахиса.
Угощая арахисом, надо было обязательно контролировать процесс, поскольку сойки (см. на фото), размером с ворону, едва завидев нас в лесу, заранее слетались к постоянному месту кормления - Дятловой поляне и, стоило нам отойти чуть подальше от лавки или пня с разложенным лакомством, начинали немедленно реквизировать все орехи для пополнения своих кладовых. Нам же достаточно было уже пары поползней, которые с механической периодичностью подлетали к орехам, быстро наполняли ими обе щёки, а потом сноровисто засовывали прозапас эти дольки в расщелины коры соседних деревьев, ловко бегая по их стволам то вверх, то вниз. Это были "лихие девяностые", поэтому и называли мы этих крутых ребят (и они есть на фото) птичьей фауны соответственно - коротким словом "братки".
Требуется совсем немного выдержки и терпения, чтобы научить синиц брать корм с рук. Птичке трудно решиться лишь на первый шаг, а потом она начинает человеку доверять. А первого из смельчаков даже и уговаривать не пришлось, он стал потом нашим самым близким другом и даже получил имя Вася.
Дружба с Васей продолжалась до самой весны, времени семейных забот, когда наши приближённые синицы завладели дуплом, пробитым дятлом годом раньше на соседнем дубе рядом с поляной. Едва я начинал свистеть, неумело подражая пению синиц, как Вася немедленно появлялся рядом, и непременно - в обществе своей подруги. Слух у птиц абсолютный, как у Моцарта, друг друга узнают издалека по голосу, а уж мою-то фальшь узнавали и подавно. Насекомых повсюду было с избытком, птицы были сыты, но из уважения Вася садился на руку и брал орешек. Дама его не опускалась до такой фамильярности и покорно ждала, пока орешки будут положены для неё на землю под берёзой. Так продолжалось до самого вылета птенцов из дупла, когда повсюду в лесу становился слышен крик молодняка, просящего корм у родителей, кочующих в лесу вместе с птенцами.
Заслышав условный свист, привёл к нам показать своих детей и Вася. Все десять птенцов его разместились на ветвях по соседству. Увидев, что папаша смело садится на руку человека, двое из детей тут же повторили этот трюк, другие же предпочли воздержаться. Пол птенцов-слётков определить нельзя: все как один - одинаковые зеленовато-дымчатые шарики.
Поскольку дед мой был Василием, героев назвали именами его детей, как кликали их в детстве - Минькой и Гринькой. Даже осенью, когда началась уже грибная пора, и где бы я ни находился, вся птичья стая-семья, если была неподалёку, продолжала прилетать на свист, и все трое ручных были узнаваемы.
Когда же завершилась осенняя линька, оказалось, что оба "братца" - девочки, но менять имена было уже поздно. Прошла осень, ударили морозы, выпал снег. Наступили трудные времена. Перестал прилетать на условный свист папа Вася. Минька с Гринькой продолжали держаться вместе, так и летали втроём, в сопровождении приятеля-мальчика. Когда я встретил их в последний раз, уже в декабре, было ясно, что им, всем троим, зиму не пережить: они постоянно сворачивались в шарик, а для птицы это - плохой симптом. Больше я их уже после того не видел.
Прошло двенадцать лет. Давно уже нет той нашей ежедневной лесной компании, как в поговорке: иных уж нет, а те - далече. Но вот что удивительно: те четыре пункта питания птиц, заложенные нами 12 лет назад, функционируют и поныне, на именно тех же самых местах.
И пусть почти все кормушки наполняются кормом лишь один раз, в момент прикрепления их к веткам.
Пусть корм пташкам приносят не в декабре и ноябре, когда те загибаются от голода, а в дни, когда уже становится приятно погулять в лесу.
Пусть засыпают в кормушки не семена масличных культур и не орехи, а пшено, кроме мышей в лесу которое никто не ест.
Всё это не так существенно и важно, как главный побудительный мотив всех этих акций: любить, жалеть и сострадать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий