НА ВОЛОСКЕ ОТ ДУЭЛИ

Заголовок вверху - не мой оборот речи. Так неприятность, случившуюся с ним 10 дней назад, позиционировал в письме к Анненкову сам Тургенев. Дуэль назревала с другим классиком - Л.Н.Толстым. Одарённые талантом собратья по перу в быту совершенно не подходили друг другу. Высокий, статный, с безупречными манерами, принятый в Париже, как равный, в круг Флобера, Золя и Доде. И, презирающий условности света, привыкший резать правду-матку собеседнику в лицо, бунтарь и матерщинник, граф от сохи. Встретились они в декабре 1855 года в Петербурге, куда сразу же после героической обороны Севастополя пожаловал Толстой, а мэтр литературы вызвался его сопровождать и вводить в писательские круги. Очень скоро пришлось пожалеть об этом. Бравый офицер, не стеснявшийся в выражениях, перессорил Тургенева со всем бомондом, неделями не разговаривали они и между собой. Когда однажды Иван попенял на Некрасова, проигравшего в карты его гонорар, Лев стал того горячо защищать. Как же, он сам только что проиграл одну из своих деревенек вместе с крепостным населением. Дело закончилось страшным раздраем, после которого они не встречались более пяти лет.   

		И вот, пять лет спустя, чудесным утром 26 мая 1861 года в гости к поэту Афанасию Фету в его имение Степанково в одной коляске приехали Тургенев и Толстой. День прошёл как обычно: неспешная прогулка в ближайший лесок, обмен новостями и слухами, приятный ужин. Все началось на другой день. Вот как об этом рассказывал Фет: «Утром в наше обыкновенное время, то есть в 8 часов, гости вышли в столовую, в которой жена моя занимала верхний конец стола за самоваром, а я в ожидании кофея поместился на другом конце. Тургенев сел по правую руку хозяйки, а Толстой по левую. Зная важность, которую в это время Тургенев придавал воспитанию своей дочери, жена моя спросила его, доволен ли он своей английской гувернанткой. Тургенев стал изливаться в похвалах гувернантке и, между прочим, рассказал, что гувернантка с английской пунктуальностью просила Тургенева определить сумму, которою его дочь может располагать для благотворительных целей. — Теперь, — сказал Тургенев, — англичанка требует, чтобы моя дочь забирала на руки худую одежду бедняков и, собственноручно вычинив оную, возвращала по принадлежности. — И это Вы считаете хорошим? — спросил Толстой. — Конечно, это сближает благотворительницу с насущною нуждой. — А я считаю, что разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену. — Я Вас прошу этого не говорить! — воскликнул Тургенев с раздувающимися ноздрями. — Отчего же мне не говорить того, в чем я убежден? — отвечал Толстой. Не успел я крикнуть Тургеневу: „Перестаньте!" — как, бледный от злобы, он сказал: „Так я Вас заставлю молчать оскорблением". С этими словами он вскочил из-за стола и, схватившись руками за голову, взволнованно зашагал в другую комнату. Через секунду он вернулся к нам и сказал, обращаясь к жене моей: „Ради бога, извините мой безобразный поступок, в котором я глубоко раскаиваюсь". С этим вместе он снова ушел». "Экая ерунда, -подумает современный читатель. - И из-за этого стреляться?" Но нам трудно представить тогдашние нормы морали и чести. Возможно, для этой вспышки темпераментов имелись и более глубинные, личные мотивы. Известно ведь, что во время ссыльной жизни Тургенева в Спасском-Лутовинове между ним и любимой сестрой Толстого Марией Николаевной, жившей по соседству, завязалась «опасная дружба». Но из-за очередного возвращения Тургенева во Францию к Полине Виардо она распалась, оставив глубокий след в сердце Марии.. . Итак, после бурной ссоры бывшие друзья сразу отбыли из Степановки: Иван Сергеевич отправился к себе в Спасское-Лутовиново, а Лев Николаевич — в Новоселки, откуда утром следующего дня, 27 мая, отправил Тургеневу записку с требованием письменных извинений: «... напишите мне такое письмо, которое я бы мог послать Фетам», — писал в ней Толстой. Тургенев против мировой не возражал и в этот же день ответил своему визави. При этом он не только извинялся, но и ставил точку в их дружбе. «1861. Май 27. Спасское. Милостивый государь Лев Николаевич! В ответ на Ваше письмо я могу повторить только то, что сам почел своей обязанностью объявить Вам у Фета: увлеченный чувством невольной неприязни, в причины которой входить теперь не место, я оскорбил Вас безо всякого положительного повода с Вашей стороны и попросил у Вас извинения. Происшедшее сегодня поутру показало ясно, что всякие попытки сближения между такими противоположными натурами, каковы Ваша и моя, не могут повести ни к чему хорошему; а потому я тем охотнее исполняю мой долг перед Вами, что настоящее письмо есть, вероятно, последнее проявление каких бы то ни было отношений между нами...» Казалось бы, инцидент исчерпан... Но по нелепой случайности письмо, отправленное Тургеневым, вечером того же дня возвратилось к нему обратно. Иван Сергеевич это же письмо отсылает Толстому снова, предварительно сделав на нем приписку следующего содержания: «Иван Петрович (И.П. Борисов) сейчас привез мне письмо, которое мой человек по глупости отправил в Новоселки, вместо того, чтобы отослать его в Богуслав. Покорнейше прошу извинить эту неприятную оплошность. Надеюсь, что мой посыльный застанет Вас еще в Богуславе». Но граф, не привыкший ждать и не получивший до сих пор ответа на свое письмо, отправленное сразу же после ссоры, разгневался настолько, что на следующий же день послал нарочного в Спасское-Лутовиново с вызовом Тургенева на дуэль. А заодно отправил и еще одно письмо, в котором, по словам Софьи Андреевны, сообщал, что «не желает стреляться пошлым образом, т. е. что два литератора приехали с третьим литератором, с пистолетами, и дуэль бы кончилась шампанским, а желает стреляться по-настоящему и просит Тургенева приехать в Богуслав к опушке с ружьями». В ответном письме, полученном утром, Тургенев извещал, что не желает стреляться, как предлагает Толстой, а желает дуэли по всем правилам. На это Лев Николаевич ответил кратко: «Вы меня боитесь, а я Вас презираю и никогда дела с Вами иметь не хочу». Попал под раздачу и ни в чём не повинный родственник Толстого Афанасий Фет: "Тургенев - подлец, которого надобно бить, что я и прошу Вас передать ему так же аккуратно, как Вы передаёте мне его милые изречения, несмотря на мои неоднократные просьбы о нём не говорить. Гр.Лев Толстой. P.S. И прошу Вас не писать ко мне больше, ибо я Ваших, так же, как и Тургенева, писем распечатывать не буду". Минуло лето, и в  сентябре Тургенев отбыл в Париж. Толстой обретался в Москве и, находясь однажды в приятном расположении духа, отправил через книготорговца Давыдова Тургеневу письмо, в котором, жалея, что их отношения враждебны, в частности писал: «Если я оскорбил Вас, простите меня, мне невыносимо грустно думать, что я имею врага».  К сожалению, это письмо дошло до адресата с большим опозданием. И в то время, как Львом Николаевичем овладели смирение и кротость, Тургенев продолжал пребывать в неприязни к Толстому и успел отправить ему 26 сентября из Парижа совсем не дружеское письмо:. «...Я узнал, что Вы... называете меня трусом, не пожелавшим драться с Вами и т. д. Но так как я считаю подобный Ваш поступок после того, что я сделал, чтобы загладить сорвавшиеся у меня слова, — и оскорбительным, и бесчестным, то предваряю Вас, что я на этот раз не оставлю его без внимания и, возвращаясь будущей весной в Россию, потребую от Вас удовлетворения...» И вновь вместо мира — обострение вражды. Но Толстой уже смирил себя и 8 октября на все эти выпады ответил спокойным отказом и просьбой его извинить. Но даже это письмо не устранило насовсем взаимную неприязнь... Размолвка длилась ни много ни мало целых семнадцать лет! Наконец 6 апреля 1878 года Толстой делает решительный шаг. «В последнее время, — пишет он Тургеневу в Париж, — вспоминая о моих с Вами отношениях, я, к удивлению своему и радости, почувствовал, что я к Вам никакой вражды не имею. Дай бог, чтобы в Вас было то же самое. По правде сказать, зная, как Вы добры, я почти уверен, что Ваше враждебное чувство ко мне прошло еще прежде моего. Если так, то, пожалуйста, подадимте друг другу руку, и, пожалуйста, совсем до конца простите мне все, чем я был виноват перед Вами. Мне так естественно помнить о Вас только одно хорошее, потому что этого хорошего было так много в отношении меня. Я помню, что Вам я обязан своей литературной известностью, и помню, как Вы любили и мое писание и меня. Может быть, и Вы найдете такие воспоминания обо мне, потому что было время, когда я искренне любил Вас. Искренно, если Вы можете простить меня, предлагаю Вам всю ту дружбу, на которую я способен. В наши года есть одно только благо — любовные отношения между людьми. И я буду очень рад, если между нами они установятся. Гр. Л. Толстой». По свидетельству Анненкова, Иван Сергеевич, читая это послание Толстого, плакал. И тут же, немедля, отозвался на эту первую за семнадцать лет действительно добрую весть своего бывшего друга. «8 мая 1878. Париж. Любезный Лев Николаевич, я только сегодня получил Ваше письмо... Оно меня очень обрадовало и тронуло. С величайшей охотой готов возобновить нашу прежнюю дружбу и крепко жму протянутую мне Вами руку. Вы совершенно правы, не предполагая во мне враждебных чувств к Вам; если они и были, то давным-давно исчезли, и осталось одно воспоминание о Вас, как о человеке, к которому я был искренне привязан; и о писателе, первые шаги которого мне удалось приветствовать раньше других, каждое новое произведение которого возбуждало во мне живейший интерес. Душевно радуюсь прекращению возникших между нами недоразумений. Я надеюсь нынешним летом попасть в Орловскую губернию — и тогда мы, конечно, увидимся. А до тех пор желаю Вам всего хорошего — и еще раз дружески жму Вам руку. Ив. Тургенев».   Вновь свиделись они 8 августа 1878 года: Толстой встретил Ивана Сергеевича в Туле. В Ясной Поляне Тургенев провел два дня... 2 сентября того же года Тургенев еще раз посетил графское имение.. На сей раз он находился там три дня. Так завершилось семнадцатилетнее противостояние двух гигантов русской и мировой литературы.