НЕ ПАРАДНАЯ ИСТОРИЯ

Александр Алексеевич Тучков-четвёртый (7.03.1778 - 26.08.1812)
Маргарита Михайловна Тучкова (Нарышкина), Мать Мария (2.01.1781 - 29.04.1852)


Жила-была девочка Маргарита Нарышкина, знатного происхождения. В близком родстве с матерью Петра Великого - по отцу, с князьями Волконскими - по матери. Как всякая девушка, мечтала об удачном замужестве, но, наедине с зеркалом, оставалась недовольной неправильными чертами лица, да и рост её был выше среднего. Но все эти недостатки с лихвой компенсировались другими достоинствами. Она прекрасно музицировала и пела, свободно говорила на четырёх языках, прекрасно разбиралась в литературе, истории и естественных науках. Всё это в сочетании с живым умом, умением вести непринуждённый разговор, да ещё и немалым приданым, делало её выгодной партией. Хоть тогда дети взрослели гораздо раньше, чем сейчас, всё решал папА. Он и выдал её замуж, едва исполнилось 16 лет, за соседского сына Павла Ласунского, как было обговорено ещё при их рождении. Брак оказался недолгим, всего четыре года. То, что муж был картёжник и мот, любил попойки и связи на стороне - это ещё куда ни шло. Так вели себя в то время многие мужья. Хуже то, что жена его мало интересовала. Он позволял себе по пьяни распускать руки, а однажды даже поставил на картёжный кон её интимную близость. Когда Марго рассказала это всё матери, та была вне себя и поехала жаловаться царю. Развод в те времена был неслыханным делом, но импульсивный Павел был крут и стремителен в своих поступках. В 1802 году году Святейший Синод этот брак расторг, а Маргарите был официально возвращён статус "девицы Нарышкиной".







Будучи ещё замужней, в те редкие моменты, когда вместе с мужем выходила в свет, она не однажды общалась с молодым полковником Александром Алексеевичем Тучковым-четвёртым, который был необычайно хорош собой. Девицы на выданьи засматривались на бравого вояку, придумав ему даже прозвище "Аполлон". Но тот предпочитал танцам содержательные беседы с интересной замужней собеседницей. Узнав о состоявшемся разводе, Александр, не медля, пожаловал в имение Нарышкиных просить её руку и сердце. Развод - разводом, но скандальность происшедшего витала в воздухе, и родители даже не рисковали пока появляться на людях, не говоря уж о самой Маргарите. Порядки тогда были строгие, вдовы, например, обязаны были носить траур 4 года. А развод где-то смахивал на вдовство. Если не хуже. Взбудораженного папА хватило лишь на то, чтобы бросить в сердцах: "Ей ли, сударь, сейчас замуж выходить?" Тучков ушёл, не попрощавшись. А Марго свалилась в горячке, повторяя в бреду: "Я некрасивая, я никогда не буду больше счастлива!" Разрыв, однако, не стал окончательным. Доверенный человек тайно передал ей письмо от Александра. Там были собственные стихи полковника на французском, и каждый куплет заканчивался одинаково: "Кто владеет моим сердцем? Прекрасная Марго". Влюблённые продолжали тайно общаться, пока, наконец, не прошли эти самые 4 года, папА не сменил гнев на милость, и они наконец, в 1806 году обвенчались. Ей было 25, ему - 28 лет. Когда молодые выходили из церкви, юродивый у храма вдруг возопил: "Мать Мария, возьми этот посох!" Ошарашенная, она машинально взяла дубовую палку, только тихо возразив, и почему-то по-французски: "Я не Мария, я - Марго". Тучков намеревался выйти в отставку и жить в своём имении, но на прошение царю пришёл отказ. В мире запахло войной, и ему было приказано отбыть в Ревель, где уже началась подготовка к шведской кампании. По Высочайшему соизволению Маргарита отправилась туда вместе с ним. Можно только удивляться этой женщине, добровольно взвалившей на себя все тяготы военной службы. Она чинила амуницию, готовила, стирала, мыла кухонные котлы, скребла лошадей, врачевала солдат, став первой в русской армии сестрой милосердия. Как и все, с наступлением холодов продолжала спать в палатке, переходила по пояс в воде и с конём в поводу реки вброд. За доблесть, проявленную в войне со шведами, Тучкову присвоили звание генерал-майора. В 1811 году Марго узнала, что ждёт ребёнка, и муж настоял, чтобы она вернулась в родовое поместье.
Накануне отъезда она разбудила мужа криком - ей приснился кошмарный сон. Будто идёт она по улицам городка, где на улицах - ни души, а на каждом доме - надпись: BORODINO. За околицей ей навстречу вышли отец и старший брат Михаил со спелёнутым ребёнком в руках и словами: "Вот всё, что тебе осталось. Твой муж пал со шпагой на полях Бородина". Муж, дабы успокоить жену, зажёг лампу и разложил на столе штабные карты. Скрупулёзно разглядывали их, пока не рассвело, но даже похожего названия не нашли. "Вот видишь, - успокаивал он, - это просто вздорный сон. Название, скорее всего, итальянское, а там военных кампаний пока не предвидится". Ребёнок, Николенька, любимый Коко, родился недоношенным и со слабым здоровьем, но был позже записан в пажеский корпус, с дозволением оставаться пока при матери. Когда Наполеон подступил к Москве, она с сыном перебралась в Кинешму, в одно из родовых имений. Там и узнала 1 сентября (здесь и везде все даты - по старому стилю) от брата, адъютанта Барклая де Толли, эту страшную весть: "Твой муж пал со шпагой на полях Бородина". Он же рассказал и как это произошло. 26 августа, в день битвы, жарче всего было на левом фланге наших позиций, где сражались два брата-генерала. Сначала пуля сразила старшего Николая Тучкова-первого, а потом настала очередь и её мужа. Когда огонь неприятеля по Семёновским флешам стал совсем невыносимым, он решил поднять своих солдат в контратаку, чтобы сблизиться с неприятелем. "Вы стоите? Я один пойду", - крикнул он и со стягом в руках выбежал из укрытия. Градом шрапнели он тут же был сражён, а пушечные ядра не оставили от упавшего тела ничего, разорвав на части и смешав с землёй.
Глядя сегодня на бородинское поле, диву даёшься, как здесь могли разместиться две такие огромные армии? Будь войска более рассредоточены, и потери, глядишь, не были бы столь велики. Кстати, даже это небольшое поле, как шагреневая кожа, продолжает уменьшаться в размерах. Особняки и дворцы новых русских и слившихся с ними в любовном экстазе местных администраторов напирают со всех сторон. Бородинская битва дорого стоила армии Кутузова, нанеся ей сокрушительный урон. Войска вынуждены были отойти, бросив тяжёлые орудия. Оставшихся в строю конских повозок хватило лишь на то, чтобы вывезти 20 тыс. раненых, тех, кто ещё подавал голос. Да и их участь оказалась незавидной. Оставляя Москву врагу, их пристроили в городских госпиталях и домах призрения, где они все сгорели или задохнулись от начавшегося пожара. Провидение отвернулось потом и от французов. России же помогли её большие пространства и статус "хозяина поля". Французы израсходовали почти все свои боеприпасы, а наши арсеналы были под боком. Плюс транспортные проблемы. Повозок едва хватало на раненых и больных, слёгших от дизентерии и холеры. Врачи выбивались из сил, но ничем не могли помочь, медикаменты уже были все израсходованы. Двигаясь по слякотному бездорожью со скоростью калеки-пешехода, бросая пушки и трофеи, остатки армии Наполеона с трудом уползли из границ негостеприимной страны. И уже без своего императора. Неотложные дела, угрожавшие правлению и лично ему самому, ещё раньше вынудили его оставить армию и поскакать в Париж.


Худ.С.Кожин - "М.М.Тучкова на бородинском поле":





Тучков Николай Александрович (1811 - 1826):






Семёновские флеши на открытке 1912 года:





После страшного известия Маргарита не находила себе места. На плаву её держала только забота о сыне, которого продолжала кормить грудью. Свекровь, узнав о потере двух сыновей, потеряла зрение разом и навсегда. Через два месяца пришло письмо от генерала Коновницына, непосредственного начальника мужа, к которому была приложена карта, где крестиком было обозначено место, где он принял смерть. И тут Маргаритой завладела идея найти останка мужа во что бы то ни стало. Она отняла ребёнка от груди и направилась в Бородино. Два дня и две ночи, пока не выбилась из сил, в сопровождении местного иеромонаха Иосафа пыталась она, переворошив горы трупов, опознать любимого по каким-то только ей известным признакам. Вы только представьте себе эти трупы спустя два месяца. Объеденные хищниками, с глазами, выклеванными птицами, когда от тела осталась лишь зловонная гуща с копошащимися червями и личинками мух, где только белые рёбра выпирали кверху. Представьте этот смрад вокруг... Конечно же, ничего найти ей там не удалось.
Вернувшись домой, она твёрдо решила посвятить всю оставшуюся жизнь памяти дорогого мужа.  Дала вольную своим крепостным, продала хозяйственные постройки и бриллианты, а на эти деньги и генеральскую пенсию в 1818 году начала строить часовню рядом с местом гибели мужа. В деревянной сторожке рядом со стройкой она проводила времени больше, чем в своей семье. Когда место бородинского сражения посетил Александр I,  и увидел подвижницу, то пожаловал ей 10000 рублей, и она, поменяв первоначальные планы, приступила к возведению большого мемориального храма Спаса Нерукотворного, по имени полковой иконы, переданной ей когда-то мужем на сохранение. Едва только Храм был возведён и открыт, как грянул страшный 1926 год, когда разом все несчастья свалились на её голову. Умер отец, потом за участие в восстании декабристов отправили в Сибирь её любимого брата Михаила. Потрясённая случившимся, вслед за отцом ушла и мать. Но главный удар был ещё впереди: через месяц от банальной простуды неожиданно умер 15-летний сын, земное воплощение мужа и отрада её души. Теперь уже ничто не связывало её с этим миром, и она переселилась в Бородино насовсем. Следом стали подтягиваться ближе к памятному храму одинокие вдовы погибших там солдат, и на базе их общежития потом возник монастырь, игуменьей которого органично стала наша героиня, получившая после пострига имя матери Марии. Юродивый-то не ошибся. На открытие памятника к 25-летию битвы в Бородино приехал Николай I, который виновато говорил сопровождающим его дипломатам: "Вот эта женщина опередила меня". Когда от пережитой праздничной суеты она слегла, царь навестил её в келье и спросил: "Чем я могу Вам помочь?" - "Верните домой моего брата", - последовал ответ. Вряд ли эта просьба была по нраву царю, однако Михаил был освобождён. Мать Мария дожила до появления дагерротипа, предтечи фотографии. Вы можете увидеть её на последнем снимке, сделанном незадолго до её смерти в 1852 году. Память о себе она оставила не только этим чудесным храмом. Всем известный бородинский хлеб - тоже дело её рук. Выпекался он по её рецепту и использовался на поминальных столах  Бородина, был широко известен в России и производится по сей день.










После того, как поведал вам эту совсем не парадную историю, и невольно сравнивая с предыдущим постом, поймал себя на мысли, что это будто две разные страны, с совершенно разными людьми, их населяющими. Представил себе гипотетически, как цари-батюшки потом до скончания веков устраивали бы помпезные парады в тот день, когда, условно говоря, русские казаки водрузили знамя победы на крышу Версаля. Верно это замечание Христа: "Ваше сердце там, где ваше сокровище". Сокровищем тех людей были могилы безвинно погибших близких. Все понимали, а на Западе понимают и сейчас, что война - гнусное дело, недостойное цивилизованного человека, несчастье сродни землетрясению, о котором для морального здоровья следует поскорее забыть. Что бы мы сказали, ежели, к примеру, после русско-японской войны 1905 года в Токио потом ежегодно отмечали бы парадами дату, когда поставили на колени огромную Россию? А уж если мы такие гордые, почему тогда так выборочно? В этом году исполняется 200 лет не менее великой войны. Такой юбилей случается раз в сто лет, однако это никому не интересно. Не потому ли, что на этой войне не отпиаришься и не повысишь рейтинг? Ведь только что изложенный сюжет - мечта любого режиссёра. "Унесённые ветром" и "Леди Гамильтон" в одном флаконе. Эта, как ныне любят писать, любовь столетия достойна не одного фильма и телесериала. Но в нашем кино и зомбоящике ТВ продолжают править бап ОМОН, всепобеждающее бабло, бандитский Петербург. С кем вы, мастера культуры? Вам ещё не обрыдло штамповать свои нетленки про заказные убийства, бандитские крыши и добрейших ментов с другой планеты? Вам эта история не интересна, не ваш формат? А вот людей другого, не вашего склада она продолжает волновать почти уже двести лет:


Aх, на гравюре полустёртой
в один великолепный миг
я встретила, Тучков-четвёртый,
Ваш нежный лик
и Вашу хрупкую фигуру,
и золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
не знала сна.
О как -  мне кажется -  могли Вы
рукою, полною перстней,
и кудри дев ласкать и гривы
своих коней.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И Ваши кудри, Ваши бачки
засыпал снег.
Вы побеждали и любили
любовь и сабли остриё -
и весело переходили
в небытиё.


(Марина Цветаева)